и от ментов убегала. Слава яйцам, меня не схватили, иначе бы пришлось объяснять отцу, почему его любимая дочурка на спор творила всякую ерунду, — Альвина задорно смеётся, от хохота у неё слезятся глаза, но ей вообще наплевать на свой внешний вид, она ничуть не смущается, не убегает в уборную, чтобы привести себя в порядок. Завидую.
— Отличные у вас были развлечения, — улыбается Назар. Он внимательно слушает истории Альвины, смеётся тогда же, когда и она.
Я рада, что Назару хорошо: он расслаблен, в глазах плещется веселье, а уголки губ больше не дёргаются от недовольства. Альвина умеет расположить к себе людей. Вот бы мне обладать такой суперспособностью!
— Илана, а чем вы занимаетесь?
Спокойствия как не бывало. Дамир задаёт самый простой вопрос, на который у меня нет внятного ответа. Я не учусь и не работаю, потому что… Университет бросила, чтобы проводить как можно больше времени с мамой, боялась, что ей станет хуже, что операция не сработает, и я её потеряю. Я тогда совсем не могла на учёбе сконцентрироваться, и Назар сказал, что лучший выход — отказаться от образования ради близкого человека. Сейчас маме лучше, и я всё чаще думаю о том, чтобы вернуться в университет, но Назар против.
— Пока ничем, — с трудом выталкиваю из себя два несчастных слова. Я смотрю на догорающий закат и часто моргаю, чтобы скрыть свою растерянность. Мне стыдно и неловко.
— Почему? — спрашивает Альвина. — Разве не скучно дома торчать? Я бы повесилась от вечного дня сурка!
— Илана ухаживает за мамой, — выдаёт мою сокровенную тайну Назар.
Я резко поворачиваюсь к нему, думая, что ослышалась. Не может этого быть! Зачем он говорит о маме при посторонних людях? Кровь приливает к щекам, а в груди кипит возмущение, но я сдерживаюсь. Назар не знает, что для меня это слишком личное, интимное, он случайно сказал, под влиянием алкоголя.
— Ой, прости, — Альвина смотрит на меня с сочувствием и пониманием. — Теперь ясно, почему ты не учишься.
— А разве нельзя нанять сиделку? Или получать образование заочно? — в голосе Дамира прорезается сталь, и под его тяжёлым взглядом я окончательно тушуюсь. Слишком болезненная тема затронута.
— На самом деле маме уже лучше… Я думаю вернуться в университет… когда-нибудь.
— А работа?
Дамир Гордеев не оставляет меня в покое. Видит, что мне плохо и неприятно, но продолжает жалить острыми вопросами, от которых я хочу сбежать.
— Моя девушка не должна работать, — приходит на помощь Назар. Он говорит это небрежно и с долей высокомерия. — Я могу обеспечить её всем, чем только она пожелает. Зачем ей пахать на какого-то дядьку и гробить свою красоту?
Альвина бросает вилку на тарелку с закусками и раздражённо взмахивает головой:
— Серьёзно? Гробить свою красоту? Она же не вагоны собирается разгружать!
— При всём уважении, Альвина, но наши отношения с Иланой вас не касаются, — цедит сквозь зубы Назар.
Обстановка накаляется до максимума, и я уже жалею, что не выпила ещё один бокал вина. Может, тогда бы не было так стыдно и тяжело на душе. Да, Назар не хочет, чтобы я работала, и я с ним соглашаюсь, потому что он приводит разумные аргументы. Я начну уставать, стану недовольной и раздражительной, и наши отношения постепенно разладятся, потому что так чаще всего бывает в парах, где оба работают. Назар приводил примеры из жизни, на пальцах объяснял, как сложно мне будет подчиняться боссу, терпеть его капризы, вечно унижаться и страдать, получая сущие копейки.
А для меня всё сводилось к одному железному и неоспоримому — я не потяну. Вслух этого Назар, конечно, не говорил, но его взгляды и тон голоса были красноречивее любых аргументов.
— Ну и ладненько, у всех своя правда, — сглаживает Альвина неловкую паузу и обращается ко мне: — Не хочешь носик попудрить?
Я с радостью цепляюсь за возможность сбежать отсюда хотя бы на пару минут. Надо освежиться, отдышаться, успокоиться. Киваю и встаю с места, трусливо прикрывая рукой оголившееся бедро.
В уборной я проверяю макияж, держу руки под ледяной струёй воды и глубоко дышу, уговаривая себя, что всё в порядке. Как только маме проведут вторую операцию, я поговорю с Назаром о возвращении в университет. Он должен понять, что мне тошно сидеть дома и пользоваться его деньгами. Я постоянно чувствую себя виноватой перед ним, ведь он потратил просто фантастическую сумму на лечение моей мамы. Если Назар меня любит, то обязательно поддержит.
Я выхожу из туалета и налетаю на заскучавшую Альвину.
— Ой, прости, пожалуйста, — бормочу, отходя на несколько шагов. Какая же я неловкая!
— Да ничего страшного, — машет руками Альвина.
Она бросает взгляд на дверь, затем на меня, и прикусывает губу, словно в чём-то сомневается. Я напрягаюсь под её взволнованно-сочувствующим взглядом.
— Илан, прости, если лезу не в своё дело, но я обязана уточнить. Этот синяк на твоём бедре… он получен по взаимному согласию? — деликатно спрашивает она. — Или ты просто ударилась обо что-то?
— Я не понимаю, о чём ты… — нервно одёргиваю платье, делаю шаг назад, теряюсь. По спине бежит озноб, и даже зубы начинают стучать друг о друга. Я не ожидала такого вопроса. Чего угодно, только не этого.
— У тебя синяк на ноге, ты слишком часто смотришь на Назара, словно ожидаешь его одобрения, а он в свою очередь говорит всякую чушь о том, что девушка должна сидеть дома и ублажать своего господина.
— Он такого не говорил! — выкрикиваю я и выставляю руки вперёд, чтобы защититься от безжалостных слов Альвины.
— Да, не говорил, но подразумевал. Я умею читать между строк.
Она подходит ко мне и кладёт руку на плечо, словно хочет обнять. Это осторожное движение и та теплота, с которой она смотрит мне в глаза, ломают что-то внутри. Я всхлипываю, ладони задевают её лопатки, лоб касается плеча. Альвина отвечает на мои объятия, ничего не произносит, ждёт, пока я сама начну говорить.
— Что-то вы долго, — доносится сзади насмешливый голос Назара. — Сплетничаете?
Я моментально отскакиваю от Альвины, смахиваю предательские слёзы и растягиваю губы в фальшивой улыбке.
— Да, немного, —
