осталось всего четыре года, и я хочу остаться с ними до тех пор. Я не хочу снова переезжать.
— Как долго ты с ними?
— Почти четыре года.
Я нахмурился.
— С кем ты жила до этого?
— Я сменила несколько семей. — Она пожала плечами.
— А Грин самые лучшие?
Мой друг Лип, живший в Дорчестере, был приемным ребенком. Он провел большую часть своей жизни с хорошей женщиной по имени Мэгги. Ее муж-мудак был ленив, а Мэгги занималась воспитанием пятью других детей, так что Липу сходило с рук много всякого дерьма.
Джейн колебалась, и я почувствовал странный трепет в груди.
— Да.
— Из-за чего эти колебания?
— Они просто… с ними все в порядке. Они нечасто бывают рядом, но они следят за тем, чтобы у меня было все, что нужно, и они не кричат на меня или… что-нибудь другое.
— Что-нибудь другое? Кто-нибудь сделал с тобой «что-нибудь другое»? — Почему я вдруг так разозлился?
Джейн посмотрела на меня, и легкая улыбка и понимающий взгляд в ее глазах заставили меня почувствовать себя наивным маленьким ребенком.
— Джейми, система в некотором роде испорчена. Слишком много детей на попечении. Недостаточно социальных работников и определенно недостаточно приемных родителей. У меня было и то, и другое. Хорошее и плохое.
На мгновение я забыл, что разговариваю с четырнадцатилетним подростком, а не со взрослым человеком. Усталость от мира в ее глазах заставила меня почувствовать себя дерьмово. То, что я рос так, как рос, означало быстрое взросление. Но, как я понял, если Джейн и росла одна, то она тоже быстро повзрослела. Это казалось несправедливым.
— Мне жаль.
Она помолчала немного, а потом глубоко вздохнула, словно готовясь к чему-то, и проговорила:
— Ты выглядишь по-другому. Менее злым.
Да, кажется, Джейн Доу обращала на меня внимание.
— Ты про что? — Я нахмурился.
— Раньше ты казался как бы…
— Каким?
Губы Джейн дернулись, она бросила на меня удивленный взгляд, а затем посмотрела вперед.
— Угрюмым.
У меня возникло чувство, что это не то слово, которое она искала. А я все еще был угрюмым ублюдком.
— Да? Ну, ты бы тоже стала такой, если бы твой отец ушел, оставив тебя с такой, как моя, мамой. А потом, плохая мама или нет, она умерла. — Я нахмурился, удивляясь, почему это сказал.
На этот раз, когда Джейн посмотрела на меня, она держала мой взгляд так, что это меня обескуражило. В ее глазах плескалась мудрость, которая заставила меня почувствовать себя намного моложе, чем она сама.
— Могу я тебе кое-что рассказать? То, о чем я не говорила даже Лорне.
Я кивнул, зная, что, что бы это ни было, это важно. Я не знал, почему она хотела поделиться со мной, и не понимал, почему я хотел знать, что бы это ни было.
— Меня усыновили в младенчестве.
— Что?
Видя мое замешательство, она кивнула. Выражение ее лица стало таким печальным, что у меня участился пульс.
— Марисса и Кельвин Хиггинс удочерили меня, когда мне было девять месяцев. Меня звали Марго Хиггинс.
— Я не понимаю.
— Они не могли иметь детей. Единственный родственник, который у них остался, это мама Кельвина. Ей не нравилась Марисса. Я ей не нравилась. Она не любила никого, кого Кельвин любил больше ее. Тогда я этого не понимала. — Она грустно ухмыльнулась. — Это все вещи, которые ты собираешь воедино и понимаешь, когда становишься старше. Все воспоминания обретают смысл, когда ты уже не ребенок.
— Джейн… Я не… — Как она могла быть удочерена, а потом снова оказалась в приемной семье?
— Они любили меня, — скорбно прошептала она. — Они были мамой и папой. В мои семь лет случилась автокатастрофа. Я была в школе. Они ездили на работу на одной машине. После их смерти я узнала, что меня удочерили. Что Марисса и Кельвин не являлись моими настоящими мамой и папой.
Я почувствовал, как у меня заныло в животе.
— Я занималась танцами. — Теперь Джейн была погружена в свои мысли. — Балет. Но это дорого, а я начала переезжать от одних приемных родителей к другим. Платить за уроки балета не представлялось даже отдаленной возможности. Какое-то время я только это и рисовала. Балерин. Иногда и сейчас их рисую. Каждый раз, когда я вижу танцовщицу, вспоминаю, что моя жизнь могла бы оказаться другой. — Она грустно рассмеялась. — Но это не так. Жизнь такая, какая есть, и мы максимально используем то, что имеем. Тем не менее, мне нравится мечтать о той жизни. Марисса, моя мама, обещала, что когда я немного подрасту, она сводит меня на мое первое настоящее представление. Я до сих пор ни разу не была на балете.
— Однажды ты это сделаешь, — сорвалось с моих губ прежде, чем я смог это остановить. Обещание. Убеждение. — Почему тебя зовут Джейн Доу?
— Папина мама не хотела меня, хотя юридически являлась моей ближайшей родственницей. Уилла думает, что мои родители оставили все, включая меня, моей приемной бабушке. Что она не подчинилась их желаниям. Я узнала об удочерении, когда они умерли. Мама моего отца даже не хотела, чтобы у меня была фамилия ее сына, моего отца. Социальные службы не стали ссориться из-за этого, а мне было всего семь. Я законно получила обратно имя Джейн Доу и вернулась в систему.
Иисус, блядь, Христос.
— Мне так жаль.
Она кивнула, ее щеки покраснели.
— Я сказала тебе, чтобы ты знал, что ты не один, Джейми. Мы ходим по коридорам школы, думая, что никто не может понять, через какое дерьмо мы прошли, но почти у каждого есть секрет. Боль, о которой не говорят.
Мое горло сжалось от эмоций, ударивших меня так, словно я врезался в стену. Мое сердце слишком сильно забилось в груди, и я почувствовал укол стыда. Я был придурком по отношению к Скай в течение первого года. Иногда мой гнев и обида все еще заставляли меня действовать так до сих пор. И я менял девушек. Раздражался на них, если они начинали притворяться, что не слышали, как я с самого начала говорил, что не хочу встречаться. У меня были хорошие оценки, но я мог огрызаться учителям. И были времена, когда чесались руки ввязаться в драку.
А маленькая Джейн Доу скорбела о жизни, которая у нее могла быть, и относилась ко всему с терпением, добротой и уважением.
Меня учила жизни девочка-подросток.
Видя мою борьбу, Джейн мило улыбнулась мне. На ее левой щеке появилась ямочка, которую я раньше не замечал. Очень мило. Я почувствовал неожиданный толчок где-то глубоко внутри.
