сынок, — хмыкнула мама. — Нарожали бы детей и не развелись бы. Некогда было бы ерундой страдать. Но раз не смог настоять, теперь имеешь, что имеешь. Думаешь, я не понимаю, зачем ты едешь к её мамаше? Хочешь узнать, не нашла ни там твоя Анька нового мужика?
— Даже если нашла, это не моё дело, — иногда Марка прямо передёргивало от её прямоты.
— А так похоже, что твоё, — язвила мама.
— Знаешь, что смешнее всего, — смертельно устал Марк от этого разговора. — Ане бы, наоборот, родить поскорее, первого, затем второго, чтобы я уж наверняка никуда не делся. Но она поступила честнее: предоставила мне выбор. И это я выбрал повременить. Я, мам. Не она. А она терпела твоё презрение, выслушивала твои претензии и ни разу меня не упрекнула.
— Так, может, она сама не хотела.
— Она хотела. Я не хотел.
— Ну, ей ничего не стоило…
— Вот именно! Ей ничего не стоило перестать пить таблетки и забеременеть. И я бы смирился. Но она этого не сделала.
— Может, просто не смогла?
— А может, она лучше, чем ты думаешь? Честнее? Добрее? Заботливее?
— Вот только не надо этого обожествления. Оба вы хороши. Ну, и ты с ней жил, не я. Тебе виднее. Но мне не нравится, что ты застрял в этих отношениях, сынок. Жалеешь себя. Никуда не ходишь. Ни с кем не общаешься. А лучшее лекарство от старых отношений — новые отношения.
— Я скучаю, мам!
— Скучает он, — фыркнула она. — Вот чтобы не скучать и надо сменить обстановку, а не сидеть в четырёх стенах. Надо ехать в Турцию. Там всё как рукой снимет. Поверь.
— Правда? — разозлился Марк. Она его всё же достала. — Что-то незаметно, чтобы тебя отпустило, куда бы ты ни ездила. И время не лечит. Пятнадцать лет прошло.
— Твой отец умер, Марк. Погиб.
— Ну значит, ему повезло. Иначе мучился бы, как я. Я же слышал, вы собирались разводиться. Может, тебе потому до сих пор так горько, что накануне вы поссорились, но так и не успели помириться? Может, потому ты не можешь выбросить его вещи, что уже не вымолишь у него прощения? Может, потому тебе так невыносимо, что его больше нет, ведь ты перед ним виновата?
— Это было жестоко, сынок, — сказала мама после выразительного молчания.
— Зато справедливо. Не лезь в мою жизнь, мам. Разберись лучше со своей. Я как-нибудь сам, — ответил он и бросил трубку.
Чего Марк никак не ожидал, когда приехал с паяльником к бывшей тёще, что встретит там Аню.
Приехал он пораньше. Отец говорил: сделал с утра — и весь день свободен.
И Марк уже отремонтировал магнитолу. И розетку починил. И попил чая с самодельным тортом. И взялся промазать герметиком ванну (раз уж он всё равно здесь, хотя был уверен, что герметик заранее тёща купила неслучайно, но он её не винил — остаться в доме без мужчины всегда непросто), когда в дверь позвонили.
Он работал в ванной, и не особо прислушивался, но замер, когда услышал знакомый голос. Недовольный, обиженный и бесконечно уставший голос.
— Мам, ну ты могла бы уже собрать, раз просила меня приехать к двенадцати.
— Ну что ж я буду заранее доставать всё из холодильника. А если бы ты опоздала? — возражала мама. Её голос звучал виновато и немного заискивающе. И Марк знал почему: что он будет здесь, Ане она, конечно, не сказала.
Он разогнулся, держа в руках флакон герметика. Суть разговора была в том, что мама наготовила всего ко дню рождения Аниной двоюродной сестры (у них в семье так было заведено: каждый готовил на общий стол свои фирменные блюда), а Аня должна была забрать всех (и блюда, и маму) и привезти.
Он и не обратил внимания, что именно там тёща готовит, лишь порадовался, что говорили о разных пустяках. И про Наташин день рождения забыл (да и не помнил никогда).
А его, кажется, подставили. И не его одного.
Чёрт! Он слишком сильно сжал тюбик с герметиком, и тот потёк по руке.
Конец разговора Марк дослушал, стирая его с пола.
— Ну ладно, не сердись, — миролюбиво сказа мама. — И прости меня за прошлый раз. Не знаю, что на меня нашло.
— Ладно, проехали, — ответила Аня. — Я понимаю. Ты меня тоже прости.
Что на это ответила Нина Алексеевна, Марк не слышал, но почувствовал себя в ловушке.
И вроде не виноват — его тоже не предупредили, но и делать вид, что его нет, становилось неприлично. Он, конечно, работает, а не подслушивает, — размазал Марк вытекший из бутылки герметик по стыку ванны пальцем, но, наверное, надо было хоть поздороваться.
Он не успел.
Анна распахнула дверь ванной и вскрикнула.
— О боже! — схватилась она за грудь.
— Привет! — разогнулся Марк.
— Не знала, что ты здесь.
— Не знал, что ты приедешь, — честно признался Марк.
Похоже, их обоих подставили. И, конечно, из лучших побуждений. Но почему-то было невыносимо неловко.
— Я тут…
— Вижу, примус починяешь, — улыбнулась Аня. Как же он любил её улыбку. Вот именно такую — тёплую, но ироничную. — Ну, мама! — покачала она головой.
— Я уже закончил, — заткнул тюбик Марк.
— Да и мы уже уезжаем. Что у Наташи сегодня день рождения, она, конечно, не сказала?
Марк пожал плечами, жадно скользя взглядом по её лицу. Любимому лицу. Как и голос, оно было уставшим. И косметики на лице ни грамма, словно она не на день рождения собралась, а в парк на прогулку вышла. И волосы, кажется, не мытые — просто собраны в хвост, не накручены, не уложены.
Глаза опухшие. Плохо спит?
Грустные. Переживает?
Сердце сжалось от тревоги и тоски.
Рука сама потянулась к её лицу.
Пальцы скользнули по шее, погладили щёку.
Она ткнулась в его плечо.
Глаза предательски защипало.
Тяжёлый вздох сорвался в унисон.
Марк погладил свою любимую девочку по спине.
Знакомый запах отозвался мучительным спазмом. В груди, в паху.
Марк закрыл глаза. А может, к чёрту всё? Может…
— Спасибо, — сказала она осипшим голосом. Прочистила горло и сказала твёрдо, холодно. — Спасибо, что приехал. Спасибо, что помог.
Анна выпрямилась.
Марк замер, когда руки без неё сиротливо опустели, и просто их опустил, не зная, куда деть.
Зачем они ему, подумал Марк с отчаянием, если нельзя её обнять.
— Да не за что. Мне это ничего не стоило, — ответил он.
— Наверное, тебе лучше уйти, — сказала она.
— Наверное, — кивнул Марк.
Он пошёл в прихожую. Анна заперлась в ванной.
— Нина Алексеевна, я закончил, — обуваясь,
