мне ноль легкости. Как будто меня всю набили камнями.
Каждое движение — через преодоление.
Слушая, как Вячеслав Евгеньевич опрашивает студентов, я несколько десятков раз порываюсь встать и уйти. Пошло все к черту.
С чего вдруг я решила, что не могу отказать такому, как Руслан Смолин?
Я же юрист или кто? В стране существует закон, порядок и Конституция. Меня не могут стереть ластиком просто потому, что не оправдала ожиданий. Или могут?
А Тарнавский может быть настолько ужасным, как мне сказали?
А если я соглашусь и сделаю все, что нужно…
Господи, нет, Юля. Нет.
Даже не думай об этом. Зачем ты вообще пришла?
Меня накрывает новый порыв.
Я сжимаю ручку и вывожу на листе с парой бессвязных строчек действительно важные: «Будьте осторожны, Вячеслав. Под вас копают».
Смотрю на собственный почерк и озноб прошибает.
Визуализирую, как складываю лист в четыре раза. Сажусь перед Тарнавским и просто протягиваю.
Да. Так будет легче.
Так и сделаю.
А отцу Лизы скажу, что старалась, но он во мне не заинтересовался.
Дописываю: «Вы когда-то спасли моего брата от тюрьмы. Я очень вам за это благодарна».
Это лишнее, но и вычеркивать поздно.
Бумажка кажется мне настолько опасной, что спрятать ее в сумке и написать еще одну такую же без упоминания о брате не рискнула бы.
Сворачиваю. Смотрю на дверь. На часы над доской-проектором. На спину последнего из сдающих.
Кстати, «уд» сегодня получили не все. Казавшийся абсолютным милашкой Тарнавский не такой уж пофигист. Шара трижды не прошла.
С последним из наших он возится дольше всего. Они торгуются. Славик тратит всего себя на уговоры поставить минимальную тройку. Тарнавский резонно спрашивает — а за что?
Мне кажется, я чувствую его готовность сжалиться, но Славику нужно хотя бы сейчас проявить креативность. Убедить как-то…
Я слежу за их разговором с замершим сердцем. Ни за кого не болею. Только за выход из ситуации, кажущейся безысходностью.
В итоге Тарнавский вздыхает, качает головой и тянется за зачеткой. Славик расплывается в улыбке. Я обретаю надежду. Может быть он и меня тогда простит?
Тарнавский выводит оценку и расписывается. Захлопывает книжечку и возвращает однокурснику.
Проходит пять секунд и дверь в аудиторию закрывается с громким хлопком. Мы остаемся вдвоем.
Комната тут же сужается. Время замедляется. Я… Снова в панике, чувствуя взгляд на себе.
Решаюсь и встаю. Сложенный вчетверо листок прижимаю к бедру.
Я не верю в чушь, которую ляпнула Лиза. И за которую зацепился ее отец. Никакого особого отношения ко мне у Тарнавского нет.
Под пристальным наблюдением приближаюсь к только освободившемуся стулу. Сажусь на него. Кладу бумажку на стол и складываю руки поверх нее в глупой школьной позе.
Тишина заползает в ушные раковины и преображается в еле-слышный писк.
Смотрю на Тарнавского, он на меня. Я пытаюсь понять, что сделать будет правильно и безопасно. Он… Понятия не имею, что он.
— Вы свой билет забыли, Юлия Александровна, — Вячеслав произносит негромко. Я вспыхиваю.
Блять. Ну полная дура.
Встрепенувшись, разворачиваюсь. Билет, в котором я даже вопросы не читала, так и лежит на столе.
Нужно встать, вернуться за ним. Я дергаюсь, но торможу на внезапном для себя:
— Юль, — поворачиваю голову.
Взгляд Вячеслава кажется мне озорным. Он снова немного щурится и еле-еле улыбается.
Я не смогу его предать. Не смогу и все.
— Давайте без билета.
Киваю.
— Извините.
— Всё хорошо.
Молчим. Смотрю на вернувшиеся в исходную позицию руки. Свои. Потом ползу по фактурному дереву. Проезжаюсь по стыку столов. Задерживаюсь взглядом на без стука перебирающих по такому же дереву мужских пальцах.
Сейчас даже не верится, что когда-то я думала о том, как они подергивают струны гитары или касаются женского тела.
Все чувства ушли в ноль. Остались только страх совершить ошибку и тревожность.
— Я больше сотки при всем желании не поставлю. Болонская система, чтоб ее… — поняв, что от меня инициативы не дождешься, Вячеслав начинает сам.
Не знаю, почему он не раздражен. Ничего же не поменялось. Я, как и все ушедшие из этой аудитории, занимают его дорогостоящее время.
Рядом со страхом и тревожностью огненным языком вспыхивает стыд.
Поднимаю взгляд. Натыкаюсь на внимательный мужской.
Что у вас в голове, Вячеслав Евгениевич? Скажите…
Вы знаете, что на вас копают? Скажите, что вы к этому готовы.
Новая пауза — это новый шанс для меня заговорить. Но я им не пользуюсь. Тарнавский прокашливается:
— Какие у тебя планы на жизнь вообще, Юля Березина?
Он сам переходит со мной на ты. Во время пар — всегда и к каждому только на вы. Опять же, не будь я настолько испугана и истощена, разволновалась бы, а так…
Я уже неделю плохо сплю. Почти не ем. Вместо переживаний из-за сессии — мысли о том, как повести себя с ним. Энергии — ноль. Понимание планов такое же.
Хотелось бы сказать: стать хорошим юристом и человеком. Но как? Я почему-то не ставлю под сомнение будущее, обрисованное отцом Лизы. Либо так, как предлагает он, либо… Плохо.
Пожимаю плечами. Опускаю взгляд на бумажку.
— Далеко я не планирую. Сначала хочу закончить магистратуру. Потом…
А закончить он мне даст? Или точно так же, как договаривался о сдачах Лизы, легко договорится о моих неудах?
Сердце бьется быстро до болезненного. Как я так вляпалась. Вот как?
— А с направлением определилась уже?
Своей не договоренной фразой вынуждаю Тарнавского придумать новый вопрос. Или не вынуждаю?
Смотрю в лицо мужчины. Тоже немного хмурюсь и пытаюсь считать хотя бы что-то. Может он всё знает и тоже экзаменирует?
Нет. Бред. Откуда?
Он беспечно берет взятки и создает видимость властелина этики перед студентами. Вот и все.
Даже немного злюсь на него.
— Наверное, адвокатура.
— Почему?
Потому что вы когда-то были адвокатом.
— Хочу несколько лет отработать государственным защитником…
Тарнавский морщится:
— Не советую. Тебе это не нужно.
Я вроде бы не спрашивала, а все равно чувствую вспышку негодования.
Откуда вы-то знаете?
— Это отобьет у тебя желание помогать людям, Юля. Раз и навсегда. И психику расшатает. Тебе нужно что-то… Помягче. С бизнесом, не с людьми. Деньги проебывать не так травматично, как судьбы.
Киваю, как будто понимаю, о чем он.
Еще и это «проебывать». Зачет окончен, правильно?
Мы снова молчим. Я в голове уже миллион раз проиграла, как протягиваю ему бумажку. В реальности же сильно вжимаю ее в столешницу ладонью.
— Есть еще вариант удачно выйти замуж, конечно…
Смотрю с укором. Тарнавский улыбается. Широко и искренне. Нет. Это невыносимо.
