попробуешь, что у меня для тебя есть?
Пошляк бесстыжий!
— Я сыта!
— Готова сразу перейти к десерту? — огромная лапища сползает с талии на недопустимое и сжимает его. Попавшая в плен ягодица почему-то совершенно не возмущена. А мозг намекает, что прежде всего нас покормят. Надо соглашаться, а потом будем посмотреть, как говорит Бергман.
— Я не ем сладкое! — продолжаю сопротивляться я и Козыреву, и мозгу. Ну как сопротивляться? Мои попытки освободиться приводят только к тому, что и второй ягодице достается внимание.
— Зато я ем, — ухмыляется Влад. — Это будет мой десерт.
Тут-то я и спохватываюсь, что меня за задницу щупают, а я вроде как не замечаю этот факт. То есть типа не возражаю.
— Что вы себе позволяете? — с позорным запозданием вопию я.
— Все. Себе я позволяю абсолютно все.
Козырев сопровождает это откровение дополнительным тисканьем моей пятой точки.
Так, это уже ни в какие ворота не лезет.
Я решительно отпихиваю Влада, хотя у меня остается ощущение, что он мне это позволил.
— Я в этом вашем произволе участвовать не собираюсь! — протестую я, но очень ревниво слежу за тем, как Козырев приближается к столу, на котором стоит моя еда.
Я не собираюсь ее есть, но он же для меня готовил? Значит, моя. И нечего вокруг ее шастать!
— Что? Неужели совсем неинтересно, что я приготовил? — он поглаживает блестящий бок крышки, скрывающей от меня содержимое. — Может, хотя бы узнаешь, от чего отказываешься?
— Совершенно неинтересно, что там приготовлено с тимьяном, базиликом, имбирем и… — втягиваю носом воздух, — мясом.
И последнее слово у меня звучит, как у уличной голодной кошки. С эдакими истошными нотками. Мя-а-у-сом!
В полутьме сверкает белозубая, немного пиратская улыбка.
— Ты трусишка, да, Алла Георгиевна?
— Нет!
— Трусишка. Подумаешь, мясо… Чем оно тебе угрожает? Боишься не устоять перед тем, кто его приготовил?
То есть там правда мясо…
Он даже не скрывает, как низко пал.
Пошел ва-банк.
— Кто? Я? — сглатывая слюну, наигранно пренебрежительно фыркаю я. — Меня так просто не возьмешь!
Я стараюсь изо всех сил показать, что я равнодушна, но…
Но мясо. И любопытство.
И шампанское, налитое Володей в вино.
— Ну тогда приглашаю за стол, — Влад отодвигает мне стул. — И посмотреть, и продегустировать…
— Что я вам сделала? — беспомощно спрашиваю я, опуская попу на предложенное место.
— Пока ничего, — пожимает Козырев могучими плечами. — Но это инвестиции. Сколько ты мне еще всего сделаешь…
И жестом фокусника он театрально поднимает крышку.
Млять!
Аромат, который до сего момента лишь тянулся ко мне тонкими щупальцами, вырывается из-под крышки теплым облаком и сражает меня в самое сердечко.
— Ягнятина, томленая в гранатовом соусе с вином и специями, — объявляет дьявольский конферансье.
Козырев берет в руки длинную двузубую вилку, придавливает сочный кусочек, он практически без всяких усилий со стороны Влада распадается на нежные волокна, утопающие в густом пряном соусе.
— Восемь часов в дровяной печи при низкой температуре, — продолжает мучить меня Козырев. — Сама нежность с пикантными нотками, подаренными свежими травами. Сладковато-кислый соус идеально оттенит капризное мясо.
Влад будто когтями рвет мое самообладание.
Я же твердо решила, что не стану пробовать! Я должна показать эту самовлюбленную хмырю, что не заманит!
Но как?
Как устоять, когда даже мой нос меня подводит?
А Козырев добивает:
— На мой взгляд, остринка от чили здесь как никогда кстати.
Ненавижу его. Ненавижу.
Я обожаю острое.
Как он узнал?
Насладившись моим потрясенным взглядом, который я просто не могу оторвать от блюда, Влад организовывает мне порцию, а сам садится напротив, оставив свою тарелку пустой, лишь налив себе полфужера белого вина.
— А себе почему не положили? — сглатываю я. — Боитесь отравиться?
— Нет, — откинувшись на высокую спинку стула, ухмыляется Козырев, и в глазах его светится вызов. — У меня совсем другое меню на сегодня.
И под его взглядом мне становится очень не по себе.
Влад абсолютно уверен, что его усилия не пропадут впустую. Что он меня завалит, и не когда-нибудь гипотетически, а прямо этой ночью и весьма эмпирически.
Самым лучшим способом поставить его на место будет — попробовать, сказать, что невкусно и гордо уйти, оставив его один на один со своим эго.
Да.
Так и поступлю.
Смело подцепляю вилкой мясо, и… все.
Темнота.
Меня контузит. Ничего не помню.
Только тающее на языке мясо. Только соус, рассказывающий историю сложных отношений имбиря, лимона и чили, в которую вторглись виноград и гранат.
Твою ж мать!
Я не люблю тмин, и с кинзой мы тоже договориться можем не всегда, но об этом я вспоминаю, когда уже становится поздно. Слишком поздно.
Прихожу в сознание, когда ловлю себя на том, что шарю глазами по столу в поисках хлеба, чтобы мякушкой собрать оставшийся на тарелке соус.
Вздрогнув, откладываю приборы и поднимаю взгляд на Козырева.
Подозреваю, что увижу сейчас довольную физиономию, но Влад, подавшись вперед смотрит на меня голодным хищным взглядом, как на порнозвезду за работой.
— Ну как? — хрипло спрашивает он.
— Невкусно, — шепотом отвечаю я.
— Я так и понял, — серьезно соглашается он. — Особенно, когда ты застонала.
Козырев все-таки добивается того, что я краснею. Надеюсь, в полумраке это не слишком заметно.
А у меня в организме начинается революция.
Получив немного еды и, наконец, перестав сходить с ума от дразнящих запахов, тело вспоминает, что в жизни есть и другие радости, которыми не стоит пренебрегать. И вот прямо сейчас я на полном серьезе проникаюсь тем, чем просто веет от Влада.
Сексом.
Да каким сексом?
Откровенным трахом.
Беспощадным. Безудержным.
Мой мозг откровенно намекает, что мужчина, который любит и умеет получать наслаждение от еды, почти наверняка знает толк в постельных удовольствиях.
Надо уносить ноги, пока меня тут прямо возле мяса не разложили.
До меня доходит, что до сих пор Козырев не пускал в ход тяжелую артиллерию. Потискал за попу просто. В качестве аперитива, собственно.
Чует гад, что чуть более напористое поведение меня может спугнуть, поэтому применяет другую тактику.
И у него блин работает!
Я уже настолько потеряла бдительность, что сижу с ним за столом, под котором соприкасаются наши колени, и покорно ем, что дают.
Как это произошло вообще?
Матерая зверюга, которая умеет подцепить даже такую недоверчивую и осторожную добычу, как тридцатилетка.
И чем дольше я смотрю на заострившиеся черты лица Козырева, на опасный блеск в его глазах, тем неуютнее мне становится. Задница, которой, наконец, дали право голоса, назидательно вякает: «А я говорила!».
Надо драпать.
Промокнув губы салфеткой, почему-то все
