на личном уровне. Можно ли оправдать Грейсона за то, что он взялся за наказание тогда, когда правосудие не сработало? Этот вопрос меня не интересует. Это не имеет отношения к его диагнозу.
И все еще остается вопрос, откуда Грейсон узнал о виновности мужчины. Он следил за ним? Поймал с поличным? Или это выдуманная реальность? Состояние бреда, когда он считает виновным любого, просто так, независимо от фактов.
Я тру лоб и делаю заметку, чтобы изучить жертву. Тела так и не нашли. Что он с ними сделал? Зачем? Чтобы помешать полиции и защитить себя, или он уничтожает останки, чтобы еще больше оскорбить жертву? Мешает близким жертв устроить надлежащие похороны?
Сколько усилий потратил Грейсон на то, чтобы изучить свою жертву, обосновать необходимость искупления и придумать не менее подходящее наказание, а затем исполнить его…
Что ж, для этого нужно верить. Независимо от психического состояния до, во время и после преступления, самой большой проблемой будет система убеждений Грейсона.
Если копнуть еще глубже, откуда у него вообще взялось такое безжалостное желание наказывать? Что им движет? Откуда взялось это желание, и когда он впервые его почувствовал?
Я мгновенно вспоминаю шрамы у него на голове.
Пытка. Самоистязание или это дело чьих-то рук?
Чтобы узнать ответы, мне нужен доступ к информации, которая отсутствует в папках с общим доступом. Его родители, окружение, в котором он вырос — необходимо сложить все эти факторы, чтобы выстроить аккуратный и более или менее точный профиль Грейсона Пирса Салливана.
Достаточно просто составить его профиль как преступника, изучая с профессиональной точки зрения. Но что насчет него как человека?
Акцент, который мне иногда удается расслышать, намекает на ирландское происхождение.
А пронзительные ледяные голубые глаза, которые смотрят прямо в душу.
Мужской аромат, который я ощущаю на наших сеансах.
Его голос… От хриплых звуков мне приходится сжимать бедра, чтобы унять боль.
Моя подсознательная реакция на его сексуальную привлекательность сама по себе тревожит, и все же мне приходится учитывать ее в наблюдениях. Это часть его натуры: харизма и решимость помогают ему заманивать добычу. Он охотник. В этом он сам признался во время сеанса.
И если честно, я никогда не была так очарована пациентом. Очарована. Я чуть не рассмеялась. Мое влечение гораздо глубже, чем просто очарование… какая-то часть меня жаждет его жестокости. Он свободен в том смысле, о котором большинство людей только мечтают — мрачный и беспощадный сон, в котором не действуют правила.
Я качаю головой, понимая, что тру ладонь. Подсознательная привычка и причина, по которой я вообще начала использовать прием с ниткой. Я сняла макияж, и теперь на моей коже виднелся вытатуированный ключ. А под выцветшими черными чернилами остался глубокий шрам.
Все это следы моей юности — способы, которыми я пыталась скрыть свою боль на протяжении многих лет. И каждый шрам может рассказать столько же, сколько и место преступления.
Я подавляю эту мысль и беру пульт. На сегодня внутреннего монолога хватит. Я решаю сразу перемотать к шестичасовой отметке отснятого материала. Все последние четыре часа изнурительных пыток Грейсон хранил молчание. Мне не с чем работать. Где он? Что делает?
Человек на экране весь в поту. Штаны порваны, а кровь, текущая из прямой кишки, пропитывает серую ткань и стекает по Колыбели Иуды. Должно быть, он решил, что страдал достаточно, или, что он заслуживает смерти — или, может быть, он считает, что Грейсон блефует, — потому что тянется к веревке.
Я съеживаюсь.
Один сильный рывок за шнур освобождает провода. Из динамиков доносится крик мужчины, когда наконечник на стуле пронзает его. Еще несколько секунд мучительной агонии, и вдруг я слышу резкий щелчок.
Голова мужчины отсоединяется от тела.
Я нажимаю на перемотку и останавливаю изображение. Поддавшись ближе и прищурившись, я смотрю на экран. Провод соприкасается с его шеей, и, промотав на кадр вперед, я ясно вижу, как он сдвинулся, отделив его голову от тела.
— Господи.
Я извлекаю диск и кладу его в футляр, чтобы вернуть детективу. Бросаю взгляд на стопку папок на столе, это зарегистрированные случаи смерти жертв Грейсона, которые отдал мне детектив Лакс, надо сказать, не слишком охотно, чтобы помочь мне в исследованиях.
Прежде чем я успеваю отговорить себя от этого, я запихиваю папки в сумку. Некоторое время назад я решила не брать работу на дом. Чтобы попытаться вести жизнь помимо работы.
Наполовину начатые увлечения загромождают мою заброшенную квартиру.
Я насыпаю корм в аквариум и запираю офис. По дороге домой передо мной проносятся кадры из видео, я на автомате следую к квартире.
Если у обвинения в Нью-Касле есть это видео, то любые показания, которые я могу предоставить, не будут иметь значения. После просмотра такой мучительной и ужасной смерти — независимо от того, что совершила жертва — любое жюри присяжных признает Грейсона виновным. Его действия предумышленными.
Это безнадежный случай.
ПСИХОПАТИЯ
ЛОНДОН
Я настраиваю видеокамеру, направляя на лицо Грейсона.
— Скажите, о чем вы думаете.
Когда он ничего не отвечает, я разворачиваюсь и ухожу из обзора камеры.
— Мы собираемся попробовать кое-что новое, — говорю я. — Я не собираюсь задавать вопросы. Просто хочу, чтобы вы говорили о том, что у вас на уме.
Он проводит ладонями по макушке. У него стали отрастать волосы. Я приказала сотрудникам тюрьмы не брить ему голову, пока он не закончит терапию. Я хочу посмотреть, как повлияет исчезновение шрамов на его поведение в целом и отношение ко мне.
Он до сих пор не рассказал, откуда они появились, и есть ли у него еще. Судя по термобелью с длинными рукавами, которое он предпочитал носить под комбинезоном, несмотря на не по сезону теплую погоду, я могу с уверенностью предположить, что шрамов больше.
Есть много способов скрыть их — как физические шрамы, так и эмоциональные. Физические замаскировать достаточно легко. Знаю это по опыту. Гораздо больше меня интересуют его эмоциональные раны — те, которые, вероятно, привели к расстройству.
— Сегодня я получу официальный диагноз, док? — сегодня утром у Грейсона сильный акцент, голос усталый.
После первого месяца я увеличила количество сеансов до трех в неделю. Чем раньше я определю план лечения Грейсона, тем скорее смогу вернуться к другим пациентам. Я боюсь, что некоторые могут начать страдать от моего пренебрежения, но лучше сосредоточить все внимание на Грейсоне, а не рисковать своим психическим здоровьем, отвлекаясь.
До суда осталось меньше двух месяцев, поэтому я мало что могу предложить
