А на следующее утро сияло солнце – Марине сложно было припомнить Пасху с плохой погодой. Марина восседала во главе стола, нарядная, с разноцветными бантиками на макушке, и торжествовала, когда ее яичко оставалось неразбитым. Она разрабатывала целую систему – как надо бить и куда и где стискивать яйцо всей ладошкой, – откладывала самые крепкие яйца в сторону и съедала их позже остальных. Почему-то самыми твердыми оказывались зеленые, и это невольно наводило ее на мысль, что в рекламе пасты «Колгейт», в той самой, где яйцо обмазывали белой пастой и опускали в кислоту, допущена какая-то неточность. Она отвечала родителям «Воистину воскресе» и заливалась громким восторженным смехом, хотя в то время понятия не имела, кто такой этот Христос и что с ним приключилось. Папа и мама переглядывались и начинали смеяться вслед за ней.
Размышляя о родителях и их браке много лет спустя, Марина допускала мысль, что не все было так радужно. Может быть, присутствовали мелкие придирки или дурное настроение, усталость, раздражение? Все как у живых людей, без этого романтического флера и глянца? По крайней мере, ни у кого другого она такого взаимопонимания не встречала, старшие подруги вечно жаловались ей на мужей, переживая из-за равнодушия, или измен, или грубости, или неладов со свекровью. Она даже старалась припомнить какую-нибудь деталь, которую можно истолковать двояко. Но нет. То ли по прошествии времени воспоминания застыли в розовом камне, то ли родители действительно были очень счастливы в браке и растили дочку в атмосфере добра и согласия. Теперь уже не спросишь.
Оставлять Маришу было не с кем, так что, стоило ей лишь немного вырасти из пеленок, мама Оля стала брать ее с собой на работу. Девочку сажали за последнюю парту, выдавали краски, кисточки и альбом и строго-настрого запрещали подавать голос во время урока. В целом такая тактика увенчивалась успехом, и Марина нарушала спокойствие класса не чаще, чем любой другой ребенок: тихо у младшеклассников просто не бывает. Зато она как-то сама овладела навыками чтения и счета и уже в четыре года была ровней любой первоклашке. Дети свою учительницу обожали, так что иногда Марине приходилось ревновать маму и всячески показывать им, что для них она только учительница, а вот для нее – самая настоящая мама. Вместе они постоянно затевали что-нибудь интересное: то спектакль по мотивам русских сказок, то Масленицу, то птичью экскурсию. Не то чтобы маме Оле было так уж интересно возиться с детворой, скорее, она хотела показать им, как увлекательно все вокруг. Отлично понимая, что увещеваниями и принуждением мало чего добьешься, она старалась заинтересовать каждого из своих подопечных, как заинтересовывала дома свою собственную дочь. Марина хорошо помнит, как страстно мечтала помогать маме убирать в квартире. Она вела себя тише воды, только чтобы после обеда мама улыбнулась одними глазами и сказала серьезно:
– Что ж, сегодня ты вела себя образцово-показательно, умница. Так что сейчас можешь протереть пыль, пока я буду мыть пол.
Все дело в том, что уборкой, как делом очень важным и ответственным, в их доме было позволено заниматься только тому, кто был этого достоин. И потому Марина жаждала этой привилегии.
По вторникам и пятницам после уроков мама Оля вела кружок мягкой игрушки. Среди фетра, шерсти и ватина, среди бусин и стекляруса она помогала детским пальцам покрепче держать иглу, учила, как класть стежки плотнее, один к одному. На ее столе то и дело выстраивались отряды всевозможных млекопитающих, настоящих и выдуманных, все эти оленята Бэмби с каркасом из проволоки, рыбки и далматинцы, шерстяные Чебурашки с плотными картонками в ушах, мышки в шляпах, коты в сапогах, даже однажды появился голубой звездолет. Она умела делать руками фантастические вещи, овладев за свою не очень-то долгую жизнь, кажется, любым видом рукоделия, и стремилась непременно передать максимум своих умений новому поколению.
Но особенно мама Оля любила вязание крючком. Крючок в ее пухлых пальчиках с длинными ногтями вертелся быстро-быстро, отражая свет лампы. На телевизоре то и дело появлялась новая ажурная салфетка, в комнате у Мариши красовались накидка на подушку и целое огромное покрывало с бахромой. Мама Оля вязала скатерти и небольшие скатерки на середину стола, салфетки и подставки под блюда, шапочки, занавески, покрывала, чехлы и накидки для кресел, кофточки и туники, повязки на голову и шали, шарфы, юбки, пледы и однажды даже связала целое пальто – цвета топленого молока, на темно-шоколадной подкладке. Это не говоря уж о мелочах, которыми мама Оля развлекала себя от нечего делать: несколько цветочков из лавандовой пряжи, которые можно было использовать как аппликации, белая бабочка, брошка в виде лилии на тонком зеленом стебельке, красные бусы, поясок, воротнички… Она вычитывала про новые техники, плела то ирландское кружево, то румынское, то брюггское, то что-нибудь в перуанской технике. На все это добро за пару дней находились покупатели, и таким образом семейный бюджет пополнялся, нисколько не утруждая хозяйку: вязание было ей в радость. Мариша садилась у ее ног на ковре и перебирала мотки ниток, пока мама Оля с космической скоростью связывала петельки воедино, выводила цепочку за цепочкой, и к концу вечера получался уже довольно большой участок узорчатой переплетающейся паутины.
– Сказать тебе, что получится в конце? – щурилась мама Оля, глядя на дочку.
– Нет! Нет, подожди, не говори! Это похоже на ленточку для волос. Или шарфик?.. Или галстучек?
– Хм, никогда не думала, что ведь и правда можно связать крючком галстук. Отличная мысль, спасибо! Завтра же приступим.
Так они забавлялись, Марина пыталась отгадать, что за изделие выйдет из маминых рук. Несмотря на то что целый угол в квартире был заставлен стопками журналов «Верена» и «Бурда-Вязание» (самый дорогой сердцу подарок, который только мог преподнести папа, вызывая неизменно восторг супруги), во время самого вязания мама Оля никогда не пользовалась выкройками и не подсматривала узор в журналах. С тех пор как изделие приобрело свой вид у нее в голове, подсказки были больше не нужны.
Половина родительниц в ее классе расхаживали в нарядах, связанных мамой Олей, и на их детках то и дело мелькала то ажурная шапочка, то кофточка. Так слухи дошли до самого верха, и однажды маму Олю вызвала к себе директриса школы. Директриса слыла человеком советской закалки, неизбалованная и суховатая, макияж не признавала, одежду носила неброскую и недорогую, да и было-то у нее всего два костюма, коричневый и синий, которые она надевала попеременно. Она принялась отчитывать учительницу младших классов, напирая на то, что школа не базар и не надо превращать классные комнаты в торговые павильоны. Мама Оля была с нею полностью согласна. Но что делать, если молодые мамочки-модницы буквально осаждают ее, когда приходят забирать своих чад? А зарплату мужа постоянно задерживают, и денег не хватает, но, впрочем, сейчас так почти у всех…
