– Нет. – Признав правду, он лишил Еву главного ее оружия – насмешки. Адам заговорил снова – торопливо, сдержанно и до странности сухо, почти официально. – Мне показалось… будто в меня вселился другой человек, потому что я всегда тщательно обдумываю свои слова и поступки, стараясь быть справедливым и никого не ранить. Полагаю, в большинстве случаев мне это удавалось, за что я благодарен судьбе. Но… сегодня я хотел причинить вам боль.
«Потому что мне самому было больно». Он не произнес этого вслух, но Ева легко угадала продолжение фразы.
Слова Адама поражали резкой прямотой и силой, необычной даже для него.
– Вам это удалось. – У Евы болезненно сжалось горло. Ее голос прозвучал глухо. Признание далось ей с трудом.
Каким-то непостижимым образом Адаму всегда удавалось очистить ее от шелухи, обнажив самую суть. Он не оставлял ей времени, чтобы все обдумать и выбрать подходящую стратегию. Графине оставалось лишь говорить правду, без уверток, без умалчивания, и это безумно ее пугало. Только с Адамом она чувствовала себя полностью беззащитной, лишенной привычной брони. Понимал ли он, как ей страшно, невольно задумалась Ева.
Признания связывали их незримой нитью, тугой, как тетива лука. Они так легко ранили один другого, потому что слишком много значили друг для друга.
– Это было чудовищное чувство, – произнес Адам.
Ева закрыла глаза. О боже, он сбил с ног мужчину, который осмелился бросить тень на ее запятнанное имя. Конечно же, Адама мучило сознание, что он жестоко ее обидел. Все это время он терзался и казнил себя. Но его невинность вызвала у Евы вспышку раздражения.
– Добро пожаловать в мир простых смертных. Мы все мало чем отличаемся от капризных, бьющихся в истерике детей, когда все складывается не так, как нам хочется. В особенности если речь идет об отношениях между мужчинами и женщинами. Недаром везде и всюду у маленьких деток «мой» – любимое слово. Нам не понадобились бы законы, запрещающие дуэли, будь мы цивилизованными людьми, а не дикарями.
– Я никогда не совершал ничего подобного. – В словах Адама явственно слышалось невысказанное обвинение: «До встречи с вами».
– Полно. Надеюсь, вы не собираетесь предаваться самобичеванию.
– Вовсе нет. Но благодарю вас за нравоучение, леди Уэррен. Ваш опыт… далеко превосходит мой, что, несомненно, послужило мне на пользу.
Ева вскинула голову. Она хотела заметить, что эта последняя колкость свела на нет извинения Адама, но ей понравился его дерзкий ответ. Вдобавок графиня заслужила упрек.
Снова наступило молчание. Яркие звезды на черном небе казались аккуратными дырочками, пробитыми в листе жести. От земли тянуло холодом, у Евы, обутой в тонкие домашние туфли, замерзли ноги. Щеки онемели от холода. Ей вдруг показалось нелепым стоять возле изгороди под покровом ночи и беседовать с мужчиной, стоящим по другую сторону ворот.
– Так вы за этим пришли? Муки совести выгнали вас из дома, и вы явились ко мне среди ночи, чтобы принести извинения?
– Нет.
Адам возразил так твердо, что Ева вздрогнула от неожиданности.
– Тогда зачем вы здесь?
Она хотела услышать, как он произнесет это вслух. Скажет: «Меня влечет к вам», чтобы она могла ему отказать. В конце концов, Адам был всего лишь человеком. Мужчиной, обуреваемым страстями. И теперь, когда она сорвала с него все покровы, остановить его означало примерно то же, что укротить ураган. Ева спрятала замерзшие пальцы в широкие рукава накидки, превратив их в подобие муфты. Этим символическим жестом она словно бы отгородилась от Адама. Потом холодно взглянула на него.
Он принес извинения в обмен на ее ласки. Но она больше не желала прикасаться к нему.
Однако если бы Адам прикоснулся к ней, ответственность за все дальнейшее лежала бы на нем, и только на нем. Ева не обманывалась, отлично понимая, что ее разум и здравомыслие здесь бессильны.
Пастор жадно схватил ртом холодный воздух и медленно выдохнул белое облачко пара.
– Леди Фенимор скончалась сегодня ночью, – произнес он наконец.
Ева на мгновение ошеломленно замерла, растеряв все мысли, чувствуя, как душа наполняется печалью. Она ждала, что Адам что-то добавит, но тот молчал. Впрочем, теперь она достаточно хорошо его знала. Этот ровный, бесстрастный голос, лишенный всякого выражения, появлялся у него в те минуты, когда мучительное чувство раздирало его сердце.
– Мне жаль это слышать, – искренне отозвалась Ева и нерешительно замолчала. – Вы были… с ней? – мягко спросила она после небольшой паузы.
– Она умерла, держа меня за руку. Это не первая смерть, которую мне пришлось видеть, уверяю вас, – поспешно проговорил Адам, словно хотел избавить Еву от тягостных, пугающих мыслей и образов. – Мой долг – провожать души в небытие, помогать им покинуть этот мир. И если умирающий нуждается в молитве или в отпущении грехов, я знаю, что делать. Это всегда бывает по-разному, но освященные временем таинства несут в себе утешение, а иногда и красоту… для уходящих, для их близких и даже для меня. Ведь вся наша жизнь – череда рождений, свадеб и смертей. Я провожаю в последний путь тех, кто оставляет нас навсегда, и чувствую их доверие, их твердую веру в меня. Я благодарен Господу за то, что Его милостью могу даровать им утешение, облегчить их страдания. Что могу участвовать в священном таинстве, даже когда поддаюсь сомнениям или чувствую… себя недостойным. А последнее случается довольно часто, хоть я почти никому не признавался в этом, – с грустью добавил Адам.
Его худое лицо, испещренное пятнами лунного света и тени, не выдавало эмоций. И Ева невольно попыталась их угадать. Она представила, как этот крупный, высокий мужчина выпрямляется в кресле, слишком узком для его могучей фигуры, и склоняется над хрупкой умирающей женщиной. Его мягкий голос шепчет знакомые молитвы, которые помогли великому множеству людей перейти из мира живых в мир мертвых. Эти синие глаза, окруженные темными тенями, подбородок, покрытый пробивающимися волосками, большие сильные руки – последнее, что видела леди Фенимор, расставаясь с жизнью, подумалось Еве. Этого человека выбрала старая женщина, чтобы тот принял ее последний вздох. Она доверила ему самое заветное, таинственное, сокровенное. Он держал леди Фенимор за руку, когда отлетала ее душа.
Еву вдруг охватило странное чувство, похожее на озарение, словно ей открылась величайшая мудрость жизни.
За ней ухаживали короли, ее добивались принцы, она стала женой графа, который выиграл это право за карточным столом.
И теперь… вся эта кутерьма – поклонники, их ухаживания, цветы, драгоценности, дуэли – внезапно показалась ей похожей на кукольное представление «Панч и Джуди». Мужчины – те же мальчишки, увлеченные своими играми. Подлинную силу и величие духа она впервые увидела, встретив усталого, печального священника в запыленной одежде, который сидел у постели умирающей женщины, даря ей любовь и утешение. Который сбил с ног негодяя ударом кулака, защищая сомнительную репутацию бывшей куртизанки, и пришел среди ночи в ее дом, чтобы помолиться за служанку.
