Она шла к выходу; тоненькие каблучки поскальзывались на отполированном полу. Она подстриглась, а сиявшая когда-то кожа приобрела усталый землистый оттенок. Таймон был прав: она растолстела.
– Минти?
Она замерла и обернулась.
– Роуз… Что ты здесь делаешь? – растерянно спросила она, но ее деятельный мозг сложил два плюс два, и взгляд темных глаз стал твердым. – А, все понятно. Ты мне отомстила.
Мимо прошла какая-то девушка и, должно быть, узнала меня, потому что вытаращилась на нас обеих.
– Не совсем. – Я не спешила с ответами. – Я еще не решила.
– Вот ублюдок.
– Могла бы устроить сцену.
Она задумалась.
– Я бы сказала, жребий уже брошен. Ты же была на моем месте, Роуз, ты знаешь, что это такое.
Мы зашагали рядом, и я спросила, как дела у Натана.
– Совсем зациклился на работе. Но ты же знаешь. – Минти коротко, печально рассмеялась. – Как тебе это? Я увожу у тебя мужа, а он оказывается редкостным занудой. Но самое смешное в том, что я тоже стала редкостной занудой.
Ее губы обветрились и были искусаны.
– У тебя усталый вид. Ты нормально себя чувствуешь?
Она погладила живот.
– Забеременеть так больно, черт возьми. Отвратительная, просто ужасная процедура. Видимо, мне надо было вести себя поосторожнее, когда я еще наслаждалась жизнью. Но мне было весело тогда; откуда мне было знать о последствиях? – Она пристально посмотрела на меня немигающими темными глазами. – Самое смешное, что я сказала Натану, будто у меня нет прошлого. Никаких призраков.
– Сочувствую.
– Я в этом не нуждаюсь.
У вращающихся дверей мы остановились. Как обычно, за стойкой у входа сидел Чарли. Увидев меня, он помахал рукой, и я улыбнулась ему.
– Ты все делала правильно, Роуз: чудесный муж, прекрасный дом, очаровательные детишки и карьера. Ну что ж, будь счастлива, Роуз, теперь ты свободна.
Я одеревенела от отвращения к ней.
– Мне кажется, ты кое-что упустила.
– Что именно? Унижение, предательство и почти неисчерпаемое чувство собственной несостоятельности… Боязнь стать невидимкой; злобу, едкую и горькую. Отчаяние при мысли, что эта женщина и мой муж обсуждали меня, оценивали меня. Смерть моего брака.
Но я потерпела неудачу не потому, что у нас с Натаном что-то было не так, а потому, что кое-что было не идеально. И сейчас Минти ступила на этот опасный путь.
Минти вцепилась мне в рукав.
– Натан все разглагольствует и беснуется, что нам нужно спокойствие, а мы не можем его себе позволить. Но я говорю, что нам нужно подумать и о моей части уравнения. Если я увела его у жены, это вовсе не значит, что у меня нет права голоса. Я говорю ему, что он обязан дать мне это право.
Я представила, как Минти и Натан ходят по дому на Лейки-стрит в разных комнатах, с разными мыслями, и мне стало невыносимо жалко Натана. Я вступилась за него, хотя это было последнее, что мне хотелось делать:
– Натан тебя послушает. Если ты этого не знаешь, значит, не знаешь его. – Мне хотелось крикнуть: Заслужи его! – Как-то раз ты сказала, что он – хороший человек, лапочка.
Минти закусила губу, и на ней появилась капелька крови.
– Это было на стадии влюбленности.
У меня возникло такое чувство, будто я открыла дверь и обнаружила в комнате что-то очень неприятное.
– Минти…
Она в ярости накинулась на меня.
– И я не хочу жить в твоем доме! Не хочу, чтобы ты пялилась на меня из углов! Не хочу видеть твои обои.
– Так переклей их.
Ее глаза превратились в злобные щелочки.
– Натан говорит, что мы не можем себе этого позволить.
Я сделала шаг вперед.
– Послушай-ка меня. Ты разрушила чужой брак. Ты получила что хотела. Так приложи усилия, чтобы сохранить это.
Минти посмотрела на меня немигающим взглядом, но в темной глубине ее глаз я не нашла утешения, как прежде.
– Самое забавное, – она с трудом выговаривала слова, – я еще не говорила Натану; и хоть я этого и не заслуживаю и врачи считали это невозможным – я действительно забеременела, – исследования и процедуры помогли. – Ее лицо выражало смесь страха, триумфа и отчаяния. – У меня будут близнецы. Но что скажет Натан?
На следующий день я позвонила Таймону и отказалась принять его предложение. Он вздохнул:
– По правде говоря, я был почти уверен, что ты не согласишься.
Мой ответ удивил саму меня:
– Давай не теряться.
По дороге в больницу я рассказала Ианте о предложении Таймона и моем ответе. Она щелкнула языком.
– Разве тебе не нужна хорошая постоянная работа?
– Возможно, но только не такая. Я была бы не прочь отправиться путешествовать.
– Опять! Только не это. Будь поосторожнее, ладно? Не ввязывайся ни во что.
Под словом «ввязываться» она имела в виду Хэла.
– Не думаю. На этот раз вряд ли.
Ианта мне не поверила и нанесла последний удар:
– Ты уверена, что не стоит поговорить с Натаном?
– Уверена.
Мы подъезжали к больнице. Ианта тихонько вздохнула.
– Роуз, я не хочу туда. Может, еще раз проедемся по кварталу?
Мы заехали на стоянку и втиснулись на свободное место; я выключила мотор; мы сидели тихо и неподвижно.
– Я буду приезжать и навещать тебя каждый день, мама.
– Не хочу быть обузой. – Ианта схватила сумочку из крокодиловой кожи, лежавшую у нее на коленях. – Приезжай когда сможешь. Не хочу, чтобы из-за меня волновались, не хочу никого тревожить.
С таким же успехом она могла бы приказать снежинке не таять на солнце. Я поцеловала ее. Призвав на помощь все свое самообладание, я сказала:
– Все будет хорошо, тебя скоро выпишут.
– Твой отец совершенно не умел болеть. – На ее губах заиграла мечтательная улыбка: так было всегда, когда она заговаривала о нем. – А ведь он был врачом.
– Врачи слишком много знают. Ианта улыбнулась:
– Я рада, что это ты привезла меня в больницу. От него здесь не было бы никакого проку.
Это был лучший комплимент, которым могла наградить меня мама. Сердце у меня сжалось.
– Ты иди, мама, я пойду за тобой с вещами.
Ианта вышла из машины. Я подошла к багажнику и достала ее чемодан. Она подошла к дверям больницы – они со свистом раздвинулись. Покачивая висящей на локте сумочкой, Ианта вошла внутрь, и двери за ней закрылись.
Когда я ехала обратно, на городских улицах было полно молодых девушек – ярких, сияющих, полных предвкушения: на них красовались коротенькие юбочки и топики и босоножки на высоких каблуках. У них были стройные ноги, ногти, выкрашены во все цвета радуги; глаза и напряженные лица сияли желанием, энергией и алчностью. Они еще не знали горя. Или же хорошо его скрывали. Девушки двигались группками или дефилировали по тротуару в одиночестве, шурша пакетами из супермаркета, с рюкзаками и сумочками через плечо. Некоторые пили пиво прямо из бутылок.
