— Уверен. — Его ботинки хрустят на белом пушистом снегу, когда он обходит высокую голубую ель. — Эта та самая.
Это уже третье дерево за час, которое он назвал «тем самым» только для того, чтобы передумать и продолжить поиски. Если бы это был кто-то другой, то я бы сказала ему, чтобы он уже выбрал одну, но это первое настоящее Рождество Лукаса, и я хочу, чтобы у него была лучшая елка, которую могут предложить эти горы.
Он подходит ко мне вплотную, его большое тело излучает комфорт. Мало того, что он теплый, я также чувствую отчетливый аромат его кожи, и все это действует как мгновенный релаксант. Шуршащий звук его зимнего пальто привлекает мое внимание к его руке, когда она поднимается, и он потирает грубую щетину на подбородке. Нет, не его челюсть.
Его шрам.
Интересно, думает ли он о них, своих братьях и сестре, которые никогда не могли насладиться даже самым простым праздником.
Мое сердце сжимается.
— Это не должно быть трудно, Лукас. Здесь нет правильного ответа. — Я стараюсь, чтобы мой голос звучал легко и весело, но чувствую напряжение, исходящее от него, как туман.
Его взгляд отрывается от дерева, и выражение лица смягчается, когда он смотрит на меня сверху вниз с небольшой, почти смущенной улыбкой.
— У тебя синеют губы.
— Это всегда происходит, когда мне холодно.
Пространство между нами исчезает, он поворачивается и прижимается своей грудью к моей. Если есть что-то, что я узнала о нем за те несколько месяцев, что мы вместе, так это то, что я всегда для него на первом месте. Когда его большая рука ложится на мое бедро, я поднимаю подбородок, точно зная, чего он добивается.
Его мягкие губы касаются моих.
— Ммм… — еще одно движение его губ. — Холодные.
— Как твои остаются такими горячими?
Он целует сначала уголки моих губ, потом верхнюю губу, а затем нижнюю, делясь со мной теплом.
— Моя внутренняя температура, должно быть, выше твоей.
Проводя руками вверх по его груди, а затем по шее, я проклинаю свои перчатки и всю эту объемную ткань между нами. Наклоняю голову и прокладываю себе путь в его рот.
Звук ножовки, падающей на снег, сопровождается низким стоном, когда он углубляет поцелуй. Его руки обвивают мою талию, и он сдвигается так, чтобы наши тела были как можно ближе друг к другу. Я практически стою у него на ногах, пока он боготворит мой рот своим. Мои пальцы покалывает от потребности прикоснуться, почувствовать, как его сердце бьется рядом с моим, хотя бы для того, чтобы доказать, что он также взволнован нашей близостью. Как быстро его поцелуй может превратить меня из замерзшей в желающую раздеться догола в минусовую погоду.
Ледяной ветер со свистом проносится сквозь деревья, и я дрожу в его объятиях.
Он улыбается мне в губы.
— Мне нужно отвезти тебя домой, пока ты не замерзла окончательно.
Я провожу зубами по его челюсти и опускаюсь к месту чуть ниже уха.
— Мне уже не так холодно. — Я утыкаюсь носом в его шею, вдыхая пряный сосновый аромат.
Он усмехается, напоминая мне Гейджа, но по тому, как нежно он меня держит, могу сказать, что Лукас все еще со мной.
— Твой нос похож на кубик льда.
Вероятно, это правда. Не чувствую свой нос уже около тридцати минут.
Я прижимаюсь к его губам в еще одном поцелуе, прежде чем откидываюсь назад, чтобы встретиться взглядом с этими бушующими серыми глазами.
— Если подумать, то вернуться к тебе домой и снять всю эту одежду звучит неплохо.
— Ко мне домой, — шепчет он, как будто разговаривает сам с собой.
Я открываю рот, чтобы спросить его, что он имеет в виду, но Лукас проводит большим пальцем по моим губам, его перчатки без пальцев позволяют мне наслаждаться прикосновением мозолистых подушечек к моей коже.
Восхитительная дрожь скользит вверх по позвоночнику.
Голод в его взгляде сменяется беспокойством.
— Ты замерзла, Шай. Ты должна была что-то сказать. — Он поднимает пилу с земли. — Позволь мне отвезти тебя домой. Я могу вернуться пешком и добыть дерево позже…
— Эй, эй, эй. — Я хватаю его за руку, смеясь. — Ни за что. Мы пришли за елкой, и я скорее замерзну до смерти, чем вернусь домой с пустыми руками.
Он свирепо смотрит на меня, но ничего не говорит. Вместо этого его глаза устремляются в сторону, как будто он слышит, как кто-то говорит у него в голове.
Что, как я теперь знаю, что именно так и происходит.
Бабочки взрываются в моем животе при мысли о том, что я получу известие от Гейджа.
Проходит так много времени с тех пор, как проявлялась другая личность Лукаса, что я начинаю задаваться вопросом, не прогнали ли мы его полностью. Я не вижу Гейджа уже месяц, и поскольку люблю его так, как ну… люблю, то скучаю по нему.
— Лукас, что такое? — у меня нет ни малейшего шанса скрыть надежду в моем голосе.
Он качает головой и поворачивается обратно к дереву.
— Что он говорит?
Поговори со мной.
Неловко пожав плечами, он смотрит на меня сверху вниз, и в его глазах разгорается война. Лукасу нелегко делить меня со своим альтер эго. Даже сейчас, когда Лукас выздоравливает и больше контролирует личность Гейджа, он все еще нервничает, оставляя нас наедине.
— Ему не нравится, что ты холодная. — Его глаза снова перемещаются в сторону, а затем он улыбается. — Он бесится из-за того, что ты здесь так долго.
Мое сердце переполняется.
Я упираю руки в бедра.
— Не то, чтобы я никогда раньше не была на снегу, ребята.
Его брови сходятся вместе, и он кивает.
— Я возьму елку.
Не могу не смотреть, как Лукас низко приседает. Его джинсы туго обтягивают мощные мышцы бедер, и когда он тянется вперед, чтобы засунуть пилу под дерево, мне открывается прекрасный вид на его обтянутую тканью задницу.
— Это не должно занять много времени. — Он такой милый, и то, как напрягается его челюсть, когда он концентрируется, мужская решимость в его глазах, пока спиливает свою первую в жизни рождественскую елку. — И тогда мы отвезем тебя домой.
Мы отвезем тебя домой.
Никогда не перестану любить то, как он бессознательно говорит о Гейдже, напоминая мне, как далеко он продвигается в принятии своей темной стороны.
Но в последнее время я вижу, как он хмурится, массирует виски и как напрягается его челюсть. Хотела бы я придумать способ заставить его расслабиться настолько, чтобы позволить Гейджу выйти вперед, а не постоянно отталкивать его назад.
Мне недостаточно любить Лукаса таким, какой он есть, я хочу, чтобы он тоже любил себя.
Лукас
Дерево падает на землю, поднимая своим весом снежную бурю. Моя грудь раздувается от мужской гордости, что почти трудно глотать.
Мое первое дерево.
Наше первое совместное дерево.
Как бы мне ни хотелось посидеть здесь еще немного и окунуться в чувство удовлетворения и радости, искупаться в признательности и нежности, которые, как я чувствую, исходят от Шайен, Гейдж рвется наружу и заботится о ней, а я не готов ее оставить.
Пока нет.
— Позволь мне помочь. — Она наклоняется, чтобы ухватиться за ствол дерева.
Я поднимаю его и начинаю двигаться, прежде чем она дотрагивается до него рукой.
— Ни малейшего шанса.
— Эй! — она смеется, пытаясь ухватиться за верхушку дерева, которое скользит по снегу.
— Шай, пожалуйста. Тащи сюда свою задницу и составь мне компанию.
Она топает в мою сторону, и я поднимаю подбородок, чтобы скрыть улыбку, растягивающую мои губы.
— Ты никогда не позволяешь мне ничего делать. — Она выдыхает белую струйку пара.
Я пожимаю плечами.
— Ты переживешь это.
Ее взгляд устремляется на меня, а глаза сужаются.
Я знаю, что она ищет.
— Нет. Это все еще я.
— Когда ты говоришь такие вещи, трудно сказать наверняка.
Мои легкие немного сжимаются.
— Мне очень жаль.
Она хватается рукой в перчатке за мое предплечье, чтобы избежать пилы, и сжимает.
