после своей смерти. Это определенно было частью дела, но… возможно, в этой истории было что-то большее.
Или, может быть, я наивный и заблуждаюсь.
— Не похоже, чтобы он изменил свое мнение во время нашего последнего разговора, — сказал я.
Повзрослей, Ксавьер. Пора бы тебе хоть раз стать полезным.
Телефон выскользнул из моей руки, и я крепко сжал его.
— Я не говорю, что он был святым. У него была своя гордость, и я также подозреваю, что он думал, что ты отвергнешь любые его предложения. Последнее, чего хочет умирающий человек, — это еще одна ссора с сыном, — заметил Эдуардо. — Не стоит воспринимать все, что я сказал, как истину. Это мои предположения, а не чистая правда. Но позволь себе поверить в то, что это правда, и пусть это станет твоим успокоением. Твоего отца больше нет, Ксавьер, но ты все еще здесь. Ты можешь вечно держать свою обиду и позволить ей поглотить тебя, а можешь оставить прошлое там, где ему место, и двигаться вперед.
Слова Эдуардо еще долго звучали в моей голове после того, как я повесил трубку.
Первым моим инстинктом было отвергнуть его интерпретацию событий. Я любил его сильнее собственного отца, но он был слишком предвзят, когда дело касалось его старого друга и делового партнера.
Однако в его словах был какой-то странный, извращенный смысл, и это до смерти меня пугало. Я цеплялся за свою обиду на отца как за спасательную шлюпку во время бурь в наших отношениях. Без нее я мог бы утонуть в море сожалений «а что, если».
Тучи неуверенности последовали за мной из хранилища на улицу, где они рассеялись под натиском шума и активности. Я знал, что они снова появятся, когда я останусь один, но сейчас я с радостью отодвинул их в сторону, ведь я шел на свидание со Слоан.
Люди могли говорить о городе все, что угодно, но он отвлекал как ничто другое.
Когда я пришел, Слоан уже ждала меня в ресторане. Была ее очередь выбирать, и она отдала предпочтение крошечному семейному ресторанчику, расположеннему в самом сердце Корейского квартала. Пахло невероятно.
— Прости, я опоздал. — Я нежно поцеловал ее, прежде чем занять место напротив. — Звонил Эдуардо, и наш разговор затянулся.
— Все в порядке. Я приехала не так давно. — Ее глаза стали острыми от понимания. — Он звонил по поводу твоего наследства?
— Вроде того. — Я кратко изложил ей суть нашего разговора.
Когда я закончил, ее лицо смягчилось от сочувствия.
— Как ты относишься к тому, что он сказал?
— Не знаю. — Я выпустил долгий вздох. В своем письме мама забыла рассказать мне об одной вещи: как усложняется жизнь, когда мы взрослеем. Каждый год на Земле добавлял еще один слой поворотов и драматизма.
Жизнь была легкой, когда в ней было только черное и белое. Когда грань между ними размывалась, все становилось непонятным.
— Я в замешательстве, — сказал я. — Простейший путь — продолжать ненавидеть отца, но я должен… Я не могу сейчас об этом думать. Слишком много всего происходит. Кстати говоря, у меня для тебя кое-что есть. — Я протянул через стол конверт из плотной бумаги. Кристиан Харпер доставил его посыльным сегодня утром, и я носил его с собой весь день. — Надеюсь, я не переборщил.
К счастью, Слоан не стала перебивать меня за очевидное уклонение от темы. Она открыла конверт и пролистала документы, ее глаза с каждым прочитанным словом расширялись.
Когда она закончила, ее взгляд оказался на мне.
— Ксавьер, — вздохнула она. — Как ты…?
— Я знаю кое-кого, кто специализируется на поиске информации. — Я постучал по конверту. — Пен все еще в городе, у нее нет серьезных проблем со здоровьем, и у нее новая няня. Надеюсь, это означает, что Джордж и Кэролайн не собираются отправлять ее за границу.
Это было немного, но я надеялся, что этого достаточно, чтобы успокоить Слоан. Иногда неопределенность была хуже, чем боль от любого знания.
— Надеюсь. — Глаза Слоан заблестели от эмоций. — Спасибо. Это было… ты не… в любом случае, — она прочистила горло и положила бумаги, подтверждающие местонахождение и самочувствие Пен, обратно в конверт. Розовый цвет украсил ее щеки и шею. — Тебе не нужно было этого делать, но я ценю это. Искренне.
— Тебе не нужно меня благодарить. Я был счастлив сделать это.
Наши взгляды задержались, шум ресторана утих под тяжестью невысказанных слов.
Солнечный свет проникал в окна, отбрасывая тени на скулы и подчеркивая тонкие светлые пряди, обрамляющие ее лицо. Ледниково-голубые озера, закрывающие ее глаза, треснули, обнажив уязвимость, которая схватила мое сердце и сжала.
Она была так чертовски красива, что смотреть на нее было почти больно. Интересно, знает ли она об этом?
Интересно, знала ли она, как много она занимала моих мыслей и как я отсчитывал минуты, чтобы увидеть ее вновь.
Я задавался вопросом, не перевернул ли я ее жизнь так же, как она мою, — до такой степени, что без нее все перестало бы складываться в единое целое, потому что она была не пит-стопом, а пунктом назначения.
Пуля, полученная ранее, вонзилась еще глубже.
Я открыл рот, но Слоан моргнула и отвела взгляд, прежде чем я сказал то, о чем пожалел — не потому, что не хотел этого, а потому, что это было бы слишком много и слишком быстро для нее.
В равной степени разочарование и облегчение захлестнули меня.
— Кстати, о звонках. Вчера вечером мне позвонила Рея, — сказала она, прервав разговор. Она заправила прядь волос за ухо, и розовый цвет на ее щеках потемнел до сумрачного розового. — Она сказала, что вчера в ее почтовом ящике таинственным образом появился чек. Отправитель не раскрыл свою личность, но денег достаточно, чтобы покрыть расходы на еду и проживание по крайней мере на год вперед.
— Правда? — я сохранил нейтральное выражение лица. — Это большая удача. Думаю, с хорошими людьми случаются хорошие вещи.
— Наверное, да, — Слоан сделала паузу, а затем резко сказала: — Я упомянула адрес Реи на День благодарения, не так ли? Когда я сказала, что
