Кстати, раз вышла моя книжка, я сделаю себе подарок – куплю босоножки на маленькой шпильке. Я же не Лев Толстой, чтобы босиком ходить. Босоножки уже присмотрела, белые с круглым розовым носиком. Сзади пряжка.
– А я люблю про любовь, – сказала Алена, – буду сегодня перечитывать твою книгу до трех часов ночи! Не смогу оторваться!
Алена единственная из всех знает, как надо обращаться с писателями.
Кто мной по-настоящему гордится, так это Лысый – встретила его во дворе, подарила книжку. Лысый страшно возбудился и сказал, что любому товару требуется раскрутка и он может на свои средства поставить на набережной рекламный щит.
– Все будут знать, тут же побегут и купят, – уговаривал меня Лысый, – давайте, соглашайтесь!
– На рекламных щитах не рекламируют книги, а только сигареты или водку…
– А мы поставим! – сказал Лысый. – Культурно сделаем, с вашей фотографией…
– Тогда уж и меня на щит, – оживилась Мура. – А напишем на щите так: «Ищу спонсора для покупки новой сумочки». И Ольгину фотографию тоже на щит поместим, а рядом с ней напишем: «Одинокий крокодил мечтает познакомиться».
Пыталась дозвониться до Андрея, чтобы рассказать про книжку, – не вышло, абонент находился вне зоны действия сети.
Перед сном мечтала о щите – в центре я, а на руках у меня Мура, Ольга, Алена, Лев Евгеньич, Савва Игнатьич и Гантенбайн.
Я рыдала в телефонную трубку, не стесняясь Муры:
– Я тебе клянусь, что не сделала ничего плохого! Ничто, ну просто ничто не предвещало ссоры, ухода и расставания навсегда!…
Обычный выходной день… Может быть, это потому, что мы с утра сидели дома и немножко устали друг от друга? Лучше бы мы пошли в Этнографический музей на выставку «Быт и привычки северных народов»…
– Расскажи все подробно, слово за словом, жест за жестом, – сказала Женька, и слышно было, как она закурила.
– Мы обедали…
– Что было на обед? – В экстремальных ситуациях Женька собирается, как ветеран Спецназа, – ни одного ненужного слова или лишнего жеста.
– Что, что, пельмени «Дарья»! Я ела пельмени и читала Маринину, а Мурка напротив меня ела пельмени и читала Донцову. Андрей сидел посредине, ерзал и кряхтел, потом включил телевизор, футбол, громко.
– Дальше.
– Потом позвонила Алена.
– Дальше.
– Потом позвонила Ольга.
– Ну.
– Зашел Лысый, я быстренько его проконсультировала…
– Пока не вижу ничего страшного, – сказала Женька тоном участкового врача.
– Потом позвонил Роман.
– Роман?!
– Потом мы пили чай. Не было ни одной чайной ложки, потому что вся посуда грязная. Мы с Мурой размешивали сахар столовой ложкой, а у Андрея всегда есть своя чайная ложка, он ее носит в кармане джинсов. И тут он сказал, что это последняя капля.
– Что последняя капля?
– Я тоже не поняла, что…
Я слово в слово передала Женьке, как Андрей трагически сказал, что нам нужно поговорить, и предложил пойти в «Кофесол». Теперь-то я поняла – он хотел сказать, что нам надо расстаться, и полагал, что легче порвать со мной в кафе, потому что на людях я не буду устраивать сцену.
Ха, плохо он меня знает! Кто при всех кричал Денису, что только идиоты не знают наизусть все тексты песен группы «Секрет»?!
– Ситуация неопределенная. Поклянись, что не будешь ему звонить, пока все не разъяснится, – велела Женька.
– Ты говоришь, позвонить? – я просто не расслышала.
Я не сказала Женьке (при любой, самой близкой дружбе человек должен что-то оставлять для себя), что уже позвонила Андрею на мобильный, раз пятьдесят. Просто сидела и тупо нажимала на цифру 2; под цифрой 1 у меня Мура, а 2 – это Андрей. Еще я не сказала Женьке, что все-таки дозвонилась и небрежно проговорила:
– Я была занята, посуду мыла, а ты куда пропал?
– У меня очень много неопознанных звонков. Это не ты?
– Нет, не я. А когда ты придешь?
– Я… кхе-кхе… подумал… мы друг другу не подходим. Хм.
Через час приехала скорая помощь – Алена с Ольгой, и Ирка-хомяк тоже пришла.
Алена зачем-то вымыла мне голову (я нервно чесалась, а она подумала, что я давно не мылась), а Ольга сушила меня феном и приговаривала:
– Наплюй на него, он тебя не стоит, возьми себя в руки, ты же психолог!
Я вырвалась из Ольгиных рук и совершенно спокойно сказала:
– Как психолог тебе говорю – иди вон! Если ты когда-нибудь… еще раз… только попробуй сказать, что он меня не стоит…
А моя дочь Мура стояла рядом, с гелем для укладки в руках, и приговаривала, что она очень полюбила гороховый суп, и если Андрей от меня ушел, то она, Мура, тоже уйдет вместе с ним. Потому что Андрей больше похож на родителя, чем я.
…Не было сил спорить, убеждать и доказывать. Все понятно – я никому не нужна.
– Девочки, – печально сказала я. – Он утром сказал: «Привет, толстяк»… Если бы у меня был сорок второй размер, он бы так не сказал.
Ирка-хомяк сбегала к себе, принесла весы, и мы с ней произвели контрольное взвешивание. Оказалось, что я хуже Ирки на два с половиной килограмма. (Уверена, что противный хомяк сжульничала – я-то взвешивалась в тапочках, с зубами и с ногтями. Но все равно – два с половиной килограмма! Наверное, это складка на животе…)
Ирка-хомяк так мягко и нежно смотрела на меня, что я уже совершенно уверилась в своем уродстве. Как психолог я тут же поняла: складка на животе – это единственная по-настоящему несексуальная часть женского тела. Все остальное толстое мужчина может пережить, а вот животик сразу генетически наводит его на мысли о том, что с этой особой уже все в полном порядке, она беременна и расточать ей свое внимание – пустая потеря времени и семени. Следующая мысль, тут же приходящая к самцу, – это мысль о расширении своей территории и, следовательно, необходимости дальнейшей работы по продолжению рода (ничего не попишешь, такова генетическая природа мужчины. Это научная истина, подтверждается множеством экспериментов).
– Ну, если ты так переживаешь, лучше не размениваться на всякие гимнастики, а сделать операцию, – решительно произнесла Ирка, известный сторонник радикальных мер по улучшению внешнего вида. – Это полностью изменит твою жизнь. Я тебе гарантирую – ты сама себя не узнаешь!
Ирка давно уже подбиралась к моему организму, но сейчас ей даже не пришлось меня уговаривать. Я больше не была матерью Муры, психологом, кандидатом наук, автором книжки. Я была послушным беспомощным ребенком, причем все равно чьим.
Рядом с Иркой я была Иркиным ребенком и безропотно согласилась – операция по отрезанию складки на животе полностью изменит мою жизнь.
