Ник смотрел, как Иззи раз за разом бросает за Энни кубик и передвигает ее голубую фишку из одного квадратика в другой, и все больше грустнел. В конце концов он отодвинул игровое поле в сторону и сказал:
— Иззи, иди сюда.
Она на четвереньках подползла к нему и забралась на колени, обхватив его своими тоненькими ручками. Он посмотрел ей в глаза. Слова застревали у него в горле. Ну как можно сказать маленькой девочке, чтобы она перестала ждать?
— Папа, она вернется, — уверенно сказала Иззи голоском невинного ребенка.
Ник погладил дочь по голове.
— Солнышко, это нормально, что ты по ней скучаешь, но нельзя все время думать, что она собирается вернуться. У нее есть другая жизнь, и всегда была. Нам повезло, что мы провели с ней вместе столько времени.
Иззи откинулась назад и посмотрела Нику в лицо.
— Папа, я точно знаю — она вернется. Так что не грусти.
Грусть. Это слово даже приблизительно не описывало то безмерное ощущение потери, которое он испытывал после отъезда Энни.
— Я люблю тебя, Иззи-медвежонок, — прошептал он.
Иззи поцеловала его в щеку.
— Я тоже тебя люблю, папа.
Ник посмотрел на дочь. Иззи была в розовой фланелевой пижаме и шлепанцах-кроликах, ее волосы, еще влажные после душа, вились надо лбом, большие карие глаза смотрели на него в ожидании. И тогда он в который раз подумал, что он всегда будет любить Энни за то, что она ему дала.
Наутро воздух был прохладным и свежим, в нем уже чувствовалось дыхание осени. В конце лета начали увядать цветы, яркие краски августа сменялись оранжевыми, зелеными и багряными тонами осени. По небу плыли облака, отбрасывая тени на кладбище, которое акрами зеленой лужайки плавно спускалось к куртине из вечнозеленых деревьев. Место, где обретали последнее упокоение большинство жителей Мистика, всегда было ухожено.
Ник медленно шел к восточному углу кладбища, Иззи шла рядом, держа его за руку. Он чувствовал, что с каждым шагом его внутреннее напряжение растет, и к тому времени, когда они дошли до места, у него пересохло в горле и ему отчаянно хотелось выпить.
Он посмотрел на надгробный камень.
Кэтлин Мария Делакруа. Любимая жена и мать.
Ник вздохнул. Всего несколько слов, которые подвели итог ее жизни. Теперь, возможно, он бы выбрал другие слова, но тогда он был так раздавлен скорбью, что предоставил все решать распорядителю похорон. И, по правде говоря, Ник даже сейчас не знал, какие другие слова он мог бы выбрать. Как можно выразить итог жизни человека в нескольких словах, вырезанных на гладком сером камне? Он посмотрел на Иззи.
— Мне нужно было привести тебя сюда намного раньше.
Иззи отпустила его руку, сунула руку в карман и достала смятый листок бумаги. Вчера вечером, когда Ник сказал ей, что они пойдут на кладбище, она взяла листок бумаги и фломастеры и ушла в свою комнату. Позже она вернулась с рисунком, на котором она изобразила любимый мамин цветок. «Папа, — сказала она тогда, — я подарю это маме. Тогда она будет знать, что я ее навещала».
Ник кивнул.
Она подошла к скамейке из кованого железа и села. Разгладила на коленях рисунок и посмотрела на надгробный камень.
— Мама, папа сказал, что я могу с тобой разговаривать. Ты меня слышишь? — Иззи прерывисто вздохнула. — Мама, я по тебе скучаю.
Ник склонил голову:
— Привет, Кэт.
Он подождал ответа, но, конечно, ничего не услышал, только ветер шевелил ветви деревьев да где-то выводила свои трели невидимая птица.
Это место имело очень слабое отношение к Кэти, вот почему он не приходил сюда раньше, ни разу с того дня, когда они опустили гроб из красного дерева в зияющую яму в земле. Нику было невыносимо смотреть на ровно подстриженную траву и сознавать, что под ней лежит Кэти, его жена, которая всегда боялась темноты и боялась оставаться одна. Он наклонился и дотронулся до надгробного камня, провел пальцем по вырезанным на камне буквам ее имени.
— Кэт, я пришел попрощаться, — тихо сказал он и закрыл глаза, почувствовав, что вот-вот прольются слезы. Его голос дрогнул, он больше не мог говорить вслух и продолжил мысленно: «Я любил тебя большую часть моей жизни и знаю, что ты меня тоже любила. То… то, что ты сделала, это было что-то необъяснимое, нечто, чего я никогда не мог понять. Я хочу, чтобы ты знала, что я простил нас обоих. Мы делали что могли».
Он снова дотронулся до камня, под его рукой камень казался теплым, и всего лишь на один удар сердца, на мгновение, улетевшее в вечность, он представил, что она рядом с ним, ее золотистые волосы струятся в солнечном свете, она улыбается, и от ее глаз расходятся лучики морщинок. Память воскресила день, когда родилась Иззи. Кэти сидела на больничной койке, ее волосы растрепались, лицо было бледным от усталости, розовая фланелевая ночная рубашка застегнута криво. Но она никогда не выглядела такой прекрасной, и, когда посмотрела на спящего младенца у нее на руках, она заплакала.
— Изабелла. — Она словно попробовала это имя на язык, прежде чем посмотреть на Ника. — Можно мы назовем ее Изабеллой?
Как будто Ник мог ей в чем-нибудь отказать!
— Идеальное имя.
Кэти продолжала смотреть на него, а по ее щекам струились слезы.
— Ники, ты ведь всегда будешь о ней заботиться, правда?
Она даже тогда знала о темноте, которая приближалась к ней. Но знала ли она, что он ее любил, что он всегда любил ее и всегда будет любить? Она была частью его самого, быть может большей частью, и порой даже сейчас он слышал в шепоте ветра ее смех.
На прошлой неделе, когда Ник увидел на озере прекрасных белых лебедей, он остановился, посмотрел на них и подумал: «Кэт, они здесь, они снова прилетели». Иззи просунула свою ручку в его руку.
— Все хорошо, папа, она знает.
Он притянул девочку к себе, обнял и посмотрел на небо сквозь горячие, жгучие слезы.
«Кэт, у меня есть наша дочь, это самое лучшее, что у нас было, и я всегда буду о ней заботиться».
Они поставили на траву плетеную корзинку с цветущими хризантемами и поехали домой. Когда они въехали на подъездную дорогу, Иззи сказала:
— Я хочу зайти в сад.
— Не задерживайся там надолго, похоже, скоро пойдет дождь.
Она кивнула, вышла из машины и побежала к белой изгороди из штакетника. Ник захлопнул дверцу машины и направился к дому. Дождь начался, прежде чем он дошел до веранды.
— Папа, папа, иди сюда, папа!
Ник оглянулся. Иззи стояла перед вишневым деревом, которое он посадил в прошлом году, и подпрыгивала, как встревоженная птица, хлопая руками, словно крыльями.
