— Ну так вот, я не желаю договариваться, Алекс! — Она уже кричала в полный голос, не замечая этого. То, чем ей предлагали заниматься, явно не было любовью. — Я не договаривалась служить тебе как проститутка! Я не договаривалась быть униженной, извращенной. Развращенной. Да… развращенной! Я хочу быть твоей женой, Алекс, а не твоей шлюхой!
— Ох, пожалуйста, милая, — взмолился он, закатив глаза, — не заводись опять!
— Но мы должны, — рыдала она. — У нас есть причина. Ты должен жениться на мне, Алекс, или… или я наложу на себя руки! Господи, парень, ну неужели ты не понимаешь? У меня под сердцем твой ребенок!
Прежде чем он нашелся с ответом, Флер выскочила в спальню и захлопнула за собой дверь. До Алекса донеслись громкие рыдания.
Он кое-как сполз с дивана, натянул брюки и поплелся на кухню приготовить кофе. Поставив на поднос две чашки, постучался в дверь:
— Позволь войти, Флер. Давай обсудим все по-человечески.
— Не заперто.
Она сидела на кровати — бледная и заплаканная. Злополучное «фифи» покоилось в корзине для грязного белья. Вместо него Флер накинула розовый купальный халат. У Розмари имелся почти такой же.
— А вот это, — шутливо начал Алекс, — самое неэротичное одеяние, которое я видел. Ты, наверное, купила его, чтобы… чтобы напугать насильников? — И он протянул ей чашку ароматного крепкого кофе. — О'кей, Флер, а теперь приведи себя в порядок и скажи толком, что такое с твоей беременностью. Ты же говорила, что сидишь на противозачаточных.
Она отпила глоток кофе и глянула ему в глаза:
— Бывают неожиданности.
— Да неужели? — вкрадчиво спросил он, и у Флер по спине побежали мурашки: он явно что-то вычислял про себя. — И все же я не понимаю, как это случилось, Флер. Если мне не изменяет память, у тебя были недомогания… да, три недели назад. Они начались в пятницу. У нас были билеты в Спрингстин…
— Это было в феврале, — торопливо перебила она. — Два месяца назад. Я говорю о прошлом месяце, Алекс. Тебя здесь не было. Ты тогда уехал в Чикаго, милый. Помнишь, на то грандиозное технократическое шоу? Я не в силах передать, как сама удивилась: такая задержка была у меня впервые в жизни. Но я ничего не стала говорить тогда, не хотела зря тебя тревожить. Но, — тут она ласково взяла его за руку, — тревога оказалась не напрасной. Ты ведь знаешь, теперь есть множество тестов. По ним можно установить практически сразу после зачатия…
— Или до него, — пробормотал Алекс.
— Пожалуйста. — Она пыталась овладеть собой. — Пожалуйста, выслушай меня, Алекс! Я хочу только того, что сделает нас обоих счастливыми! Обещаю, что буду хорошей женой, чудесной матерью. — Она снова заплакала. — Мы бросим этот цыганский образ жизни — осядем, купим дом, построим совместную жизнь. Я буду предана тебе, милый. Телом и душой. И я устрою тебе такую жизнь, буду так о тебе заботиться, что все станут умирать от зависти. У нас будет собственный мир, милый, в который не проникнут никакие непрошеные гости, — счастливый, мирный и безопасный. А твой ребенок — наш ребенок — будет только первым перед… перед столькими, сколько ты захочешь. Представь себе, Алекс! Дружная семья, крепкий дом. И я научусь водить машину. Знаешь, я уже беру уроки. И кулинарные уроки тоже буду брать — по-моему, это отличная идея. Я ведь очень умелая женщина… — И пошло-поехало. Флер, едва успевая переводить дух, рисовала картину домашнего рая, а Алекс, скрестив руки, безмолвно слушал. Посторонний наблюдатель сказал бы, что у него был вид бизнесмена, слушавшего заезжего коммивояжера.
— …вот я и подумала, — говорила Флер, — что, когда кончится срок аренды этой квартиры, мы обзаведемся чем-то своим. И кстати, почему бы не начать подыскивать дом уже сейчас? Как тебе нравится район Шот-Хиллз, милый? Насколько мне известно, там отличный мужской клуб. И отличные коммуникации. Алекс? — Она сжала руки, чтобы не показывать, как они дрожат. — Что ты думаешь?
— Шот-Хиллз, — задумчиво повторил он. — Мы с Розмари чуть не переехали туда. Милый городок. Кстати, ты угадала насчет мужского клуба. Видимо, успела навести справки. Потрясно!
— Что именно? — спросила она, затаив дыхание.
— Именно ты. Смотрю на тебя, Флер, и вижу перед собой Розмари. Слушаю, что ты говоришь, — и начинаю думать, что никогда не уходил из дому.
— О Господи, Алекс, — взорвалась она, — да я даже близко к Розма…
— Я выслушал тебя, не перебивая? — резко прервал ее Алекс. — Выслушал. Ты высказала свои предложения, а теперь позволь ответить. Первое. — И он глянул ей в самую душу. Флер первая отвела глаза. — Если бы я хотел жить на картинке из журнала «Дом и сад», я по-прежнему оставался бы в Вестпорте. Второе. Я никогда не просил тебя забеременеть. Третье. Ты с самого начала знала, что я женат. Четвертое. В тот первый раз в Питсбурге именно ты делала заходы, а не я. Пятое. Мы ездили в Спрингстин в конце марта. Я помню это абсолютно точно.
— Уж не хочешь ли ты сказать, что я лгу?! — взвизгнула Флер, меняясь в лице. — Черт побери, я беременна! Клянусь Богом, это правда! И если ты мне не поверишь — я наложу на себя руки! Не сомневайся, я так и сделаю! Я перережу вены, я прыгну из окна. Сделаю что-нибудь ужасное, чтобы ты каялся до конца своих дней! А почему бы и нет? Ради чего мне жить, если у меня не будет ни тебя, ни ребенка? Ты должен на мне жениться, Алекс! Должен!
— Я ничего никому не должен, — отчеканил он. — Так что не пытайся брать меня на мушку! И себя тоже, кстати. Если тебе так угодно верить, что беременна, ничего страшного в этом нет. Ты можешь избавиться от ребенка в любой момент. Ты же взрослая женщина. А я никогда не просил взваливать на меня еще и эту ношу — вполне достаточно того, что имею. Теперь насчет этих прыжков из окна и прочих штук. — Тут он позволил себе ехидно улыбнуться. — Флер, радость моя, из всех женщин на свете ты менее всего склонна к суициду — можешь считать это комплиментом. Ты из тех, кто выживает. Но не забывай, что и я тоже. Вот и не пытайся пудрить мне мозги. Потому что могу дать тебе гарантию, — тут его голос угрожающе понизился, — что не позволю себя шантажировать. Ни сейчас, ни впредь. Я выразился достаточно ясно? Честно говоря, мне казалось, что мы кончим на более веселой ноте. — С этими словами он поднялся, поставил на поднос пустые чашки и заговорил более мирным тоном: — У нас с тобой было много хорошего, Флер, и я очень к тебе привязался. Ты и сейчас мне дорога. Но ты изменилась, стала какой-то прилипчивой, беспомощной в последнее время. Это совсем не смешно — по крайней мере для меня. Сияние угасло. Мне казалось, мы могли бы подольше быть вместе — остаться друзьями, может быть, иногда заниматься любовью. И я хочу, чтобы ты знала: что бы ни случилось, ты останешься мне дорога. Но от жизни не спрячешься, милая, такое случается с кем угодно. Мне казалось, что, когда я купил шубу, ты поняла, что тем самым я хотел как бы извиниться перед тобой. Флер, я согласен признать, что не ты одна виновата во всем.
