Он замер. Его тело напряглось.
— Ты… что?
— У меня будет ребенок, — повторила она.
Нет, просто невозможно, чтобы она притворялась, думал Торн. Это невозможно, ее лицо излучает такую радость.
Затем Торн внезапно снова вспомнил ночь, после которой он уехал в Тускон.
— Ты носишь моего ребенка… а я овладел тобой так… как тогда? — он был в ужасе. — О, Боже, Трилби! О, Боже, я мог повредить тебе! И ребенку… — в его голосе было отчаяние.
Она успокаивающе приложила палец к его губам.
— Торн, все в порядке. Ты не причинил нам обоим вреда. Пожалуйста, поверь мне, все в порядке.
Он покачал головой, глаза его были полны слез.
— Трилби, прости меня.
Она сильно прижалась к нему.
— Я люблю тебя. А ты любишь меня. Мне нечего тебе прощать. Я причинила тебе боль, не желая этого. Ты только пытался показать мне, что ты чувствуешь, а я не поняла. А теперь понимаю. Торн, ты моя жизнь.
Он дрожал. Его руки обняли ее и прижали к себе. Он все еще с ужасом представлял себе, чего могла стоить им обоим его страсть.
— О, мой любимый, — нежно сказала Трилби. — Пожалуйста, не надо так переживать. Уверяю тебя, никакого вреда не было ни для меня, ни для нашего ребенка.
— Я никогда больше не позволю себе такого. Я никогда не дотронусь до тебя таким образом.
— Нет, ты дотронешься, когда я снова буду в порядке, потому что страсть наша друг к другу великолепна и неудержима, — она встала на цыпочки и жадно поцеловала его в губы. — Я обожаю тебя, — выдохнула она. — Обожаю, боготворю тебя…
Ее нежные поцелуи уменьшили его боль. Он обнял ее и долго целовал до тех пор, пока одних поцелуев стало недостаточно. Он застонал от жара, охватившего его.
— Хм.
Строгий голос привел их в чувство. Они взглянули на вход в вагон, где стоял Наки.
— Извините меня, но вы оба не оглохли?
Торн нахмурился. Опомнившись, он услышал сильную стрельбу, совсем рядом свистели пули, где-то стреляла пушка.
— Вы слышите, что происходит? Ружья? Стреляющие ружья? Пули, летящие рикошетом? Стреляют и из револьверов, и из ружей, и из этой проклятой пушки, которую они захватили. Если вы не хотите попасть под случайную пулю, было бы неплохо покинуть линию огня.
— Почему ты сразу не сказал нам, черт возьми? — гневно спросил Торн, помогая Трилби сесть в вагон. — Она ждет ребенка.
— Да, знаю, — усмехнулся Наки. — Все об этом знают. Тебе надо стать в очередь, чтобы поздравить ее. Вон там Жуан, он просто влюблен в нее.
Торн взглянул на улыбающегося невысокого мужчину.
— Пусть поцелует свою лошадь. Трилби моя.
— Я скажу ему об этом. Садитесь на пол.
Он заставил их сесть на пол, стекла окон разлетелись вокруг от попадающих в них пуль.
— Кажется, предстоит очень долгий день, — пробормотал Наки, прижавшись к полу.
Так и случилось. Во второй половине дня все уже были совершенно измотаны от напряжения и бессонницы. Но стрельба, наконец, прекратилась. Пришло сообщение, что новый отряд федералов был на пути к Агва Приете. Значит, скоро опять начнется бой. Напряжение вокруг росло.
Трилби не знала «Красного Лопеса» в лицо, но Жуан показал ей его издали. Она думала, что герой революции будет высоким, красивым и энергичным, как обычно описывалось в дешевых романах. Но он выглядел, как обычный человек, очень улыбчивый, довольно мягкий в обращении со своими людьми, неторопливый. Он был очень вежлив, когда его представили Трилби. Лопес меньше всего походил на военного. Но, как и у большинства лидеров повстанцев, у него был острый ум и талант тактика и стратега. Он был похож на комара — укусит и улетит. Его неуловимость была главным преимуществом перед врагом.
Генерал, который раньше разговаривал с Трилби, вскоре пришел поговорить снова.
— Мы должны переправить вас через границу. Но это потребует большой осторожности, потому что ваш капитан на границе поклялся арестовать всех, кого схватят на американской земле. Это очень опасная ситуация.
Трилби улыбнулась.
— Кажется, я уже привыкла к опасности, сэр.
Торн был так горд за нее, что едва мог сдерживаться. Его нежная, беззащитная Трилби изменилась полностью и превратилась в женщину-бойца. Он очень боялся за нее.
— Моя жена ждет ребенка, — обеспокоенно сказал Торн генералу.
— Мне сообщил об этом Жуан, — ответил генерал, галантно поклонившись Трилби. — Felicidades, senora[6], — добавил он с улыбкой. — Я с удовольствием провожу вас до границы.
— Вы джентльмен, senor, — она улыбнулась в ответ.
— Знаете, я буду сожалеть о вашем отсутствии. Вы стали одним из лучших моих медиков. Кто теперь позаботится о моих бедных бойцах?
— Госпитали через границу, — сказал Джек Лэнг. — Уже повсюду сооружены временные медицинские пункты, и очень много людей заботится о раненых и умирающих. Они примут как повстанцев, так и федералов, любого.
Генерал кивнул.
— Да, так и сделаем, — он дал знак Жуану, и после того, как Трилби нежно попрощалась с доктором, они направились к американской таможне.
Генерал сопровождал их через линии повстанцев до самой границы под белым флагом перемирия. Мексиканский генерал повстанцев отдал честь американскому армейскому капитану, салютовавшему ему с должным уважением, и вернулся к своим солдатам. Джек Лэнг облегченно вздохнул.
— Слава Богу. Мы на американской земле.
— Да, — Торн крепко прижимал к себе Трилби.
— Действительно, слава Богу. Наки, ты не поедешь с нами? — спросил он, когда Наки остановился у границы, ожидая, пока приблизится американский капитан.
Апачи покачал головой, улыбнувшись.
— Я теперь принадлежу революции, мой друг. Мой народ перестал бороться за свободу, а у этого народа еще есть шанс. Среди нас много немексиканцев, борющихся за свободу Мексики. Я не могу оставить их сейчас, когда мы так близки к победе.
— А как насчет Сисси? — печально спросила Трилби.
Лицо Наки стало жестким.
— Ничего ей не говорите. Совсем ничего.
— МакКолум сказал ей, что ты здесь, — с болью произнесла Трилби. — Она думает, что ты погиб.
Наки закрыл глаза, дрожь пронзила его.
— Пусть так и будет, — жестко ответил он. — Это к лучшему.
— Сисси любит тебя.
Наки открыл газа, адская боль светилась в них.
— Я знаю, — сказал он горячо. — Как я это знаю!
— Она готова от всего отказаться.
— Как и я. Я уже отказался, — Наки мрачно улыбнулся. — Когда все закончится, возможно, появится надежда быть вместе.
Трилби не спорила. Она не имела права диктовать ему, как жить. Ей просто было больно и за него, и за Сисси.
— Будь осторожен, — сказал ему Торн. — Не позволяй убить себя.
