маленькая шлюшка.
— Сделай что-нибудь, — задыхается она. — Не просто… оставайся там.
Я вхожу в нее до упора, и она дергается вперед, почти отстраняясь от моего члена. Я угрожающе рычу, сжимаю руку на ее талии и прижимаю ее к себе.
— Ты этого хотела, Сикс? — я хриплю, безжалостно насаживаясь на нее, не давая ей привыкнуть к моему двойному проникновению. — Чтобы я трахал тебя, как животное?
Она не отвечает, да и не может, не с тем, как я в нее вколачиваюсь. Она вцепилась в простыни, держась за жизнь, пока я жестоко трахаю ее.
Большим пальцем я несколько раз надавливаю на плоскую ручку пробки, вводя ее в нее движениями, противоположными тем, что я делаю членом.
— О!.. о… как мне хочется, — умоляет она. — Comme ça… oui… s'il te plaît.
Я с трудом удерживаюсь от кульминации, мои глаза закатываются, но мне удается не кончить.
— Умоляешь меня по-французски? — мрачно простонал я. — Ты пытаешься заставить меня оставить тебя?
Она кивает, качает головой, стонет, вырывается, ощущения и грязные разговоры слишком сильны для нее.
Я толкаю ее левую ногу в месте сгиба, сгибая ее под новым углом, что позволяет мне проникать в нее еще глубже, пока я не задеваю ее чувствительное место.
Обхватив одной рукой ее талию, я провожу пальцами по ее набухшему клитору, а другой нажимаю кнопку на рукоятке пробки.
Наступает тишина, после чего она оживает и начинает вибрировать на среднем уровне. Вибрация проходит по стенкам ее киски и вокруг моего члена, доводя меня до оргазма.
Мои яйца напрягаются, и одним последним, жестоким толчком я вхожу в нее до основания. Она откидывает голову назад в беззвучном крике, когда мои пальцы на ее клиторе, член в ее киске и вибропробка в ее попке становятся для нее слишком сильными.
Я наблюдаю, как она на мгновение замирает, кажется, что она вот-вот потеряет сознание, а затем она взвывает и кончает с сокрушительной кульминацией, в результате которой ее собственные соки вытекают из нее на матрас.
Я выпрямляюсь и выхожу из нее, глядя на ее хромую, бескостную фигуру и беспорядок между ее ног. Темное, садистское удовлетворение бурлит в моих венах, когда я вижу, как она полностью развалилась для меня.
Я беру теплое полотенце из ванной и вытираю ее, аккуратно вынимая пробку из ее попки. Она жалобно стонет, когда я это делаю, и я ухмыляюсь.
Моей хорошей девочке это нравится.
Закончив, я обнимаю ее и беру на руки.
— Если ты не хочешь, чтобы твой отец убил меня, нам придется сжечь эти простыни.
Она тихонько смеется, ее глаза закрыты, а голова прислонена к моему плечу, пока я несу ее в ее комнату. Взяв из сумки одну из своих футболок, я надеваю ее через голову и помогаю ей просунуть руки, а затем укладываю на кровать.
Я наклоняюсь и опускаю жаркий поцелуй на ее губы.
Ее рука слепо тянется к моей, когда она укладывается в постель, ее глаза все еще закрыты. Она уже наполовину заснула, когда легко переплела свои пальцы с моими.
— Останься со мной на ночь, — говорит она со вздрагивающим дыханием, ее слова смягчаются сном.
Я смотрю на нее сверху вниз, когда она поворачивается на бок и сворачивается калачиком, немедленно засыпая, если судить по ее ровному дыханию.
Но я ошибаюсь, потому что ее глаза сонно открываются и смотрят на меня, ожидая моего ответа.
— Ты не смогла бы заставить меня уйти.
Феникс
Когда я просыпаюсь на следующее утро, Сикс уже нет. Пустое место рядом со мной еще теплое, и я переворачиваюсь, вдыхая аромат, который она оставила на своей подушке, как наркоман.
Я ухмыляюсь, когда нахожу ее на кухне с мамой, отвечающей на ее вопрос о том, как прошел фильм.
— В поисках Немо, знаешь…, — говорит она, и слова ее подводит. — …все еще классика.
Как ей удается сохранять спокойное лицо, я не знаю.
Следующие несколько дней пролетают слишком быстро, может быть, потому, что мы проводим их вместе.
В течение дня мы по очереди показываем друг другу свои интересы. Она берет меня с собой на верховую прогулку, а я учу ее приемам дзюдо. Она отвлекает меня, тряся задницей в байкерских шортах микроразмера, и ей удается один раз перевернуть меня.
О чем она не перестает напоминать.
Мы печем, читаем, подшучиваем друг над другом, и это кажется странным домашним уютом, который я не ожидал полюбить. Верная своему слову, она никогда не спрашивает меня о том, почему я не хожу перед ней без рубашки, не вспоминает о моих родителях и не говорит об Асторе, хотя я знаю, что она несколько раз ходила на его могилу.
Это гложет меня: смотреть, как она уходит, и знать, что я никогда не стану им.
Но потом она возвращается домой, и я тот, кого она трахает, и этого должно быть достаточно для меня.
Поначалу она старается быть уважительной перед родителями и предостерегает меня от публичного проявления чувств.
Но она разбудила монстра, когда дала мне тот первый поцелуй, и ему нужно наверстать упущенное время.
Когда на вторую ночь приходит время ложиться спать, я бесшумно опускаюсь рядом с ней, и она естественно сворачивается калачиком, положив голову мне на грудь и перекинув ногу через мою, как будто правила не спать вместе никогда не существовало.
Когда на следующее утро я снова просыпаюсь в пустой постели, я спускаюсь к ней на кухню, где она завтракает с мамой.
Я хватаю ее за шею и откидываю ее голову назад, прижимаясь к ее рту.
— Доброе утро, — говорю я ей, мой голос звучит хрипло.
— Доброе утро, — смущенно отвечает она. Она встает и тянет меня в сторону, шепча. — Я же говорила тебе, никаких ППЧ.
Моя рука обхватывает ее талию, притягивая к себе.
— Перестань исчезать из моей постели по утрам, и я подумаю об этом, — говорю я.
На третий день меня разбудил ее рот на моем члене, когда она опускалась на меня.
С тех пор как она позволила мне поцеловать ее, я стал еще более ненасытным и безумно территориальным. Мне трудно упустить ее из виду, будь то днем или ночью, и я обнаружил, что мои глаза постоянно следят за ней, куда бы она ни пошла. Она вызывает защитные инстинкты, о которых я даже не подозревал.
Вот почему, когда ее вырывают из моих рук, когда я целую ее, спустя четыре дня моего пребывания здесь, мой
