— Ты никогда не слышал об алиментах на ребенка? — Хиллари нежно улыбнулась. — Ник захочет убедиться, что Джонни имеет все, что ему надо. Значит, и мы будем это иметь. Вуаля. — Она сделала реверанс, и Филипп ухмыльнулся.
— Ты чертовски умна для хорошенькой женщины. — Он поцеловал ее в щеку, и они вернулись в зал суда, где вовсю полыхало сражение. Судья считал, что они закончат к Дню Благодарения, и Ник весь напрягся при одной мысли об этом. А что, если он проиграет? Что он будет делать? Он не мог представить свою жизнь без сына. Он даже не решался думать об этом. А потом неожиданно они подошли к концу, и адвокатам было предоставлено слово для заключительных выступлений. Джонни уже дал свои показания, но он был смущен, и речь его звучала по-детски, он разрывался между обоими родителями — обожаемым отцом и матерью, которая, не сдерживаясь, рыдала прямо в зале суда и которую ему явно было очень жалко.
Судья объяснил, что обычно ему требуется от недели до двух, чтобы прийти к определенному решению. Но, учитывая напряжение, в котором пребывают обе стороны уже почти год, заинтересованность прессы и тяжелый груз, обрушившийся на плечи ребенка, на этот раз он попытается принять решение быстрее. Все будут поставлены в известность о дне оглашения решения, а пока всем следует разойтись по домам и ждать. Когда Ник выходил из здания суда, его, как и всегда, ослепляли вспышки фоторепортеров, а вокруг крутились журналисты: «Что они сказали, Ник? Где мальчик?.. Кто выигрывает?.. Не думаете ли вы, что она снова его похитит?..» Все они уже привыкли к этому. Но на этот раз, выйдя из зала суда, Хиллари остановилась с Филиппом на ступеньках лестницы и одарила всех лучезарной улыбкой Ник залез в свой лимузин, откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза. Он несколько прибавил в весе после возвращения Джона, но в сорок уже ощущал себя восьмидесятилетним стариком.
Ник посмотрел на Грира, который сидел, склонившись над своими записями, рядом, и покачал головой.
— Знаешь, иногда мне кажется, что это никогда не кончится.
— Кончится, — поднял на него взгляд Грир. — Кончится.
— Но как?
— Это нам неизвестно. Надо подождать решения судьи. Ник вздохнул.
— Ты представляешь себе, что значит препоручить другим решение судьбы самого дорогого тебе существа?
Грир медленно покачал головой.
— Нет. Но я знаю, сколько тебе пришлось пережить, и мне очень жаль тебя. — Грир смотрел на Ника не как адвокат, но как друг. — Я чертовски надеюсь, что ты выиграешь, Ник.
— И я. А если нет? Я смогу подать апелляцию?
— Сможешь. Но это займет очень много времени. Я бы тебе советовал подождать. Дай ей полгода пожить с мальчиком, и она вместе с ним прибежит к тебе обратно. Я всю неделю наблюдал за ней, и она полностью соответствует тому, что ты о ней рассказывал. Холодная, хитрая, жестокая. Ей наплевать на сына. Стоит тебе заикнуться о чем-нибудь, и она наносит ответный удар в самое больное место.
— Да, она такая.
— Но она одумается. Попомни мои слова, она вернет мальчика. Все, чего она хочет, это победить. Публично. Чтобы она выглядела хорошей матерью. Ты же знаешь все эти мифы — Америка, материнство, яблочный пирог.
Ник улыбнулся чуть ли не впервые за всю неделю.
— Не думаю, что она ими руководствуется. Ее скорее интересуют соболиные меха и Ван-Клиф.
Грир тоже улыбнулся в ответ.
— Только не в суде. Она же не дурочка, да и адвокаты у нее смышленые ребята.
Ник посмотрел на Бена, который по-настоящему стал ему другом.
— Как и ты. — И он почувствовал, как комок застрял у него в горле. — Выиграем мы или проиграем, ты молодец, Бен. Я знаю, что ты сделал все, что мог.
— Если мы не выиграем, это ничего не будет значить.
— Мы должны выиграть.
Грир кивнул, и оба умолкли, глядя на серое зимнее небо, скользящее за окном.
Следующая неделя, когда все ждали звонка от судьи, была сплошным мучением. Днем и ночью Ник мерил шагами свой кабинет, потом мчался на работу, возвращался домой и пытался провести каждую свободную минуту с сыном. Грир ходил с видом человека, готовящегося стать отцом. Ни одно предшествующее дело не затрагивало его настолько, как это. А в доме Маркхама нервничала, как мартовская кошка, Хиллари. Она рвалась куда-нибудь поехать, но раз в жизни Филиппу удалось повлиять на нее, и он настоял на том, чтобы она осталась дома.
— Как, ты считаешь, это будет выглядеть, если какой-нибудь газетчик увидит тебя в «Эль-Марокко»?
— А чем я должна заниматься? Сидеть и стругать лошадку для сына?
— Не надо умничать. Посиди спокойно. Все уже почти закончено. — Филипп не хотел усугублять свои отношения с матерью. Та снова начинала его жалеть, но один неверный шаг мог все испортить. Филиппу чуть ли не физически приходилось удерживать Хиллари, и она осталась дома. Она становилась совершенно невыносимой, но все же сидела дома. Филипп часами играл с ней в триктрак, покупал ей галлоны шампанского, чтобы поддерживать ее в хорошем настроении, и возлагал все большие надежды на раскаяние собственной матери. Хиллари оказалась дорогой женщиной, да и его собственные вкусы требовали денег. У них было много общего, на что указывала его мать при каждой малейшей возможности, отнюдь не одобряя это. Впрочем, их мало заботило ее мнение. Надо было только получить сбережения Маркхамов или деньги на обеспечение Джона, и они снова станут счастливы. Главное — действовать наверняка, объяснял Филипп Хиллари, перенося ее на кровать. Он стащил с нее платье и скинул его на пол, когда раздался телефонный звонок.
Звонили из фирмы «Фалтон и Мэтьюз». Судебное заседание должно состояться в два часа дня. Наконец-то судья принял решение.
— Аллилуйя! — воскликнула Хиллари, стоя обнаженной рядом с кроватью. — Я свободна! — Ни слова не было сказано о Джонни, когда Филипп грубо бросил ее на кровать и раздвинул ноги.
Судья с сосредоточенным и торжественным видом в развевающейся мантии вошел в зал суда. Секретарь суда сделал необходимое объявление. Все встали и снова опустились на свои места. Николас замер, затаив дыхание. Джонни ждал дома — Ник не хотел подвергать его лишнему напряжению. В коридорах кишмя кишели репортеры. Они налетали, как стервятники, почуявшие мясо, и кому-то из судебных приставов пришлось выдворить их из зала суда. Заинтересованные стороны едва сумели пробиться внутрь.
— Мистер Бернхам, — начал судья, — не будете ли вы добры подойти ко мне? — Ник кинул взгляд на Бена: он оказался не готов к этому, как не был готов и сам Бен — это было отступлением от обычной процедуры. Затем судья повернулся к Хиллари и попросил ее о том же.
