моментально послушно отзывается. Шепчу губам: «Я тут».
Он улыбается.
Приподнимаюсь на цыпочки и делаю взмах букетиком
Муж идет ко мне. А когда остается метров пять, оставляет чемодан и бежит!
Бросаю цветы и ахаю! Не успеваю пикнуть, как Матвей подхватывает меня на руки, наваливается и прижимает к колонне. Сжимает в объятиях до легкой боли в ребрах.
– Мот! – выдыхаю жалобно. Вкладываю в его имя всё. Тоску, любовь, нетерпение! Сама трогаю его, глажу.
Он глухо стонет на ухо. Звуки растворяются в шуме аэропорта. Но я слышу. И умираю от удовольствия.
Матвей впивается в мои губы, а я, сдавшись, изо всех сил обнимаю его руками и ногами. Мы жадно целуемся, на миг позабыв, что вообще–то являемся приличными людьми — врачами. И что находимся в общественном месте.
Сердца так колотятся, что рвутся, в стремлении почувствовать больше. Кожей бы. Тело к телу. Быстрее! Мы не можем иначе. Не можем друг без друга. Всю жизнь вместе. Разлучать нас — преступление.
Матвей зацеловывает мои щеки. Шепчет на ухо:
– Щас сдохну, Юлька.
– Любимый, боже, как я скучала, – отвечаю. – Ты не представляешь.
Жадно дышу им. Молчит, чувствует.
– Мы или отлепимся друг от друга, либо займемся любовью прямо здесь! – выдаю.
Он замирает, задумавшись. И я хохочу! Господи, обожаю его. Он реально стоит и размышляет!
– Взорвусь без тебя. Больше так надолго один не поеду, не могу вообще. Последние недели на стену лез.
– Домой скорее. Всё расскажешь.
– Да.
Смотрим друг на друга. Тонем. Обещаем.
Наконец, усилием воли Матвей заставляет себя отпустить меня на пол. Тут же смущенно оглядываюсь — всё случилось быстро, но на на нас всё равно пялятся. Народу немного, в основном знакомые. Они как–то обыкновенно себя ведут, как разумные. Нормальные и адекватные.
Натыкаюсь глазами на Анну. Кажется, они с мужем уже ссорятся. Мне жаль. Так сильно ее жаль! Понимаю, зачем она всё это говорила — ей было больно, и она хотела причинить такую же боль мне.
Но у нас всё иначе. И я искренне желаю, чтобы у них в семье тоже наладились отношения.
Матвей обнимает меня за задницу, когда идем к выходу. Он просто не может сдержаться. И Анна смотрит на нас... с тоской.
Прощаемся и спешим в машину.
Я за руль, Матвей укладывает багаж, затем садится рядом.
– Как долетел? – спрашиваю, заводя движок. Выжимаю педаль газа. – Тут рассказывают, что вы отлично погуляли с тамошними медсестрами.
– Чего? – прищуривается. – Я тебе мозоли покажу сейчас.
Смеюсь, он рычит грозно:
– Будешь зацеловывать.
– А я тебе свои, – играю бровями. Смягчается немного.
Он другой, конечно. Не такой, как в девятнадцать: работа в детской больнице сделала серьезнее, значительно строже. Ответственность заслуженно раздула эго. Я понимаю, что он меняется. И что будет меняться дальше. Искренне рада, что мы встретились в юности. Сейчас уже, наверное, невозможно пробиться сквозь броню. Мы сумели построить семью до того, как успех взял в оборот. Друг для друга мы навсегда остались настоящими.
Аэропорт находится за городом, ехать далеко. Мы, конечно, не выдерживаем, сворачивает с трассы и перебираемся на заднее сиденье.
Выходит безумно. Дико. Обескураживающе. Я не совсем осознаю, что именно мы делаем, просто не можем друг от друга оторваться. Трахаемся и целуемся. Трогаем. Кончаем.
За руль садится Матвей. Он хоть и не спал ночь, но выглядит надежнее. Я же после опустошительного удовольствия собрать себя не могу, с ногами забираюсь на сиденье и смотрю на него. Любуюсь.
Матвей тоже на меня поглядывает.
– Я скучал, – говорит. Коротко, искренне. – Голова не работает. Так, блть, скучал, Юля. Смотрю на тебя и охреневаю. Моя.
Волоски приятно дыбом.
Работу мы тоже обсуждаем, но сильно позже, за ужином. Какие–то детали, подробности, особо важные для Матвея моменты с хирургической практики. Я всё это уже слышала и знаю, потому что мы каждый день созванивались. Но он хочет рассказать в живую, и я готова опять выслушать и посоветовать.
Но это потом, вечером. Поначалу, едва зайдя я в квартиру, он спешит в душ, а потом любит меня в постели. Снова и снова. Пока мы, обессиленные, не валимся на простыни, чтобы немного отдышаться. Мне плакать хочется от эмоция и любви. Он глаза закрывает.
Лежим. Дышим. Хорошо, что сил пока хватает на прием кислорода.
– Ты правда не изменял? Столько недель порознь... Море соблазнов. Скажи честно.
– Юля, – обрывает. – Не знаю кто тебе что наговорил. Никогда. Окей?
Киваю.
– А ты мне? – приподнимается на локте.
Качаю головой.
– Я люблю тебя, – шепчу.
– Давай родим еще ребенка, – склоняет голову на бок.
– Ты хочешь еще ребенка? Сейчас?
– Да.
– Большая выйдет разница.
– Ну и что. Я хочу еще детей.
– Можно. Если у нас получится. У меня.
Наши пальцы переплетаются.
– Как выйдет. Но я был бы рад.
В этот момент я вдруг осознаю, что тоже была бы рада малышу. Сейчас, когда мне почти тридцать, беременность и материнство видятся иначе. У меня всё хорошо — я люблю свою работу, своего мужа и сына. И вдруг понимаю, что была бы не прочь снова прожить эти невероятные моменты — беременность, роды. Первые месяцы жизни. Вдохнуть особенный запах младенца. Утонуть в любви. Матвей был со мной на родах, всё происходящее — навсегда осталось в памяти. Почему бы не повторить сейчас, когда мы взрослые люди?
Киваю быстро.
– Я очень хочу родить тебе еще одного ребенка, Матвей.
Он по–юношески широко улыбается. Радуется, как в тот раз, когда я согласилась стать его женой. Накрывает своим телом и к себе
