пальцем по моему лицу.
— И сначала я злился на тебя. Ты вошла в мою жизнь, заставила хотеть того, чего, как я знал, у меня никогда не будет. Не с такой запятнанной душой. Не тогда, когда я уже убил одну, которая не сделала ничего, кроме как полюбила не того мужчину.
Зейн пристально посмотрел на меня, пытаясь дать понять, что я полюбила не того мужчину.
— Я буду вечно благодарен им, клубу. За то, что спасли меня. Чтобы каким-то образом я смог найти больше солнечного света, — пробормотал он, не сводя с меня глаз. — Видишь ли, то, что я имел прежде, окутывало мой мир теплым сиянием. Было красивым. Но то, что у меня есть с тобой и Лекси, почти ослепляет, настолько это ярко.
Нежность быстро исчезла с его лица.
— Вот почему в тот день ты была права. Я ослеп. Не мог видеть четко, что делал, повторяя гребаное прошлое, — прорычал он, будто злился на себя. Нет, был в ярости.
Я не знала, что сказать. Какие слова подобрать, когда перед вами обнажают душу? Когда разрывают ее на части, чтобы вы могли увидеть каждый сломанный кусочек, каждый душераздирающий осколок, и преподносят его вам?
— Зейн, — прошептала я.
Он крепко сжал мою шею сзади.
— То, как я отношусь к вам, — прервал он меня. — Я бы исчез, если бы с кем-то из вас что-нибудь случилось. Ничего бы не осталось. Вот почему я не могу рисковать. Не могу рисковать вами.
Он посмотрел на меня настороженно, словно я собиралась отступить с отвращением после его душераздирающей истории.
— Ты самый прекрасный мужчина, которого я когда-либо встречала, — прошептала я сквозь слезы. — То, что ты прошел через это, — я вздрогнула от этой мысли, — и все еще можешь наполнить мою жизнь и жизнь Лекси таким огромным счастьем, делает тебя самым удивительным человеком на этой планете.
Он открыл рот, чтобы, без сомнения, возразить.
Я приложила палец к его губам.
— Нет. Сейчас говорит Мия, — твердо сказала я. — Мне жаль. Всей душой мне очень жаль, что с тобой такое случилось. С Лори. Мое сердце разрывается за тебя. За нее.
Я вглядывалась в его глаза.
— Потому что она, вероятно, чувствовала себя самой счастливой девушкой на земле каждую секунду, когда была с тобой. И держу пари, если бы сейчас она была здесь, то сказала бы, что не сделала бы другого выбора, если бы это означало, что она проведет это время с тобой. Будет любима тобой, — прошептала я.
Лицо Зейна стало грозным.
— Ты не можешь говорить такое дерьмо, Мия, — прорычал он. — Ты не понимаешь, о чем, черт возьми, говоришь.
Я отказалась отступать.
— Понимаю, — сказал я убежденно. — Потому что, если бы на ее месте была я, то прошла бы через что угодно…
Я едва успела договорить «что угодно», как губы Зейна сомкнулись на моих, одновременно затыкая меня и наполняя надеждой.
Он развернул нас, пригвождая меня спиной к стене и прижимаясь ко мне всем телом.
— Бл*ть, Мия, — прорычал он мне в рот, пока его рука скользила от моих бедер вверх и остановилась на груди. — Это мы, — пробормотал он между поцелуями, спускаясь обратно вниз. — После того, что ты сказала…
Он поднял голову, дергая чашечки лифчика вниз.
— Это значит, я больше никогда тебя не отпущу. Никогда, — пообещал он, прежде чем его губы сомкнулись на моем соске.
Я провела руками по его волосам, вскрикнув от удовольствия, от прикосновения, которого меня лишали несколько месяцев. Я протестующе застонала, когда его рот оставил мой сосок и вернулся, чтобы коснуться моих губ, его взгляд опалял желанием.
— Ты должна понимать, дикая кошечка… ты можешь быть моим солнышком, но я все еще тьма. Я всегда буду тем, кем меня сделал тот день, — прорычал он.
— Прекрасным, — закончила я за него.
На долю секунды Зейн замер, а затем его рот снова поглотил меня, и он поднял меня, ведя нас в спальню. Охваченные диким отчаянием, мы срывали друг с друга одежду, чтобы оказаться кожа к коже. Как только Зейн раздел меня догола, он не толкнул меня на кровать, как я ожидала. Он отступил. Я потянулась к его джинсам, но он остановил меня резкой командой.
— Стой на месте, — приказал он, не сводя глаз с моего обнаженного тела.
Я выполнила приказ, чувствуя себя незащищенной, но в безопасности. То, как глаза Зейна блуждали по каждому дюйму моего тела, заставляло меня чувствовать себя сильной и красивой.
— Два месяца, — пробормотал он, делая шаг вперед. — Два месяца, — повторил он мне в губы.
У меня перехватило дыхание, когда он грубо толкнул меня на кровать и раздвинул мои ноги, глядя прямо туда.
— Я представлял каждый сантиметр твоего тела, твою красоту. Не думал, что могу ошибаться. Но все же ошибся. — Его глаза встретились с моим взглядом. — Ты еще более красива, чем я помню. Твоя киска красивее, чем я представлял.
Он дернул меня на себя так, что мои бедра оказались на краю кровати, и опустился на колени между моих ног.
— Давай проверим, будет ли она на вкус слаще, чем я помню, — прорычал он.
Затем он лизал, сосал и кусал клитор так, что я думала, стану первой женщиной, которая умрет от интенсивного оргазма. Когда я спустилась с небес, все еще дыша, и расслабилась, Зейн перевернул меня на живот и поднял так, что я оказалась на четвереньках. Склонившись надо мной, он поцеловал меня в шею. Его рука двинулась от чувствительного клитора к моей заднице.
— Говорил тебе, что возьму каждый дюйм твоего тела, — сказал он с низким рычанием, исследуя пальцем мою задницу. — И сейчас, дикая кошечка, я это сделаю, — продолжил он, толкаясь внутрь.
Я не ожидала, что мне это понравится, но я была с Зейном, так что не знаю, почему ожидала чего-то меньшего, чем чертовски восхитительных ощущений. Сперва он начал медленно, затем, услышав звуки моего удовольствия, когда я стала ему подмахивать, ускорил темп. Взял меня жестко. И это было великолепно.
Булл
Булл думал, что последние четыре года его жизни были тяжелыми. Все верно. Они были охрененно мучительными. Жизнь в пустоте небытия, отчаяния и ненависти к себе. Такая судьба хуже смерти. Эти два месяца не шли ни в какое сравнение с тем адом, потому что, по крайней мере, он мог дышать, зная, что его девочки все еще пребывали в свете, все еще купались в лучах солнца. Вот что поддерживало в нем волю к существованию
