еще нужна кровать! А то тут места мало, мы все не помещаемся, и неудобно любить друг друга до неба.
Мы переглядываемся с Зоей и смеемся.
Любить друг друга до неба нам было удобно и на этой кровати!
- Мама, а мне будет больно?
Доктор говорит, что детям не надо врать. Да, процедуры неприятные. И да, может быть больно. И потом…
Мы надеялись, что болезнь отступит совсем, но этого не произошло, хотя наш врач уверяет, что значительные улучшения состояния нашего маленького Светлячка – уже чудо.
Но все-таки пересадка нужна, и малыш, который кувыркается у меня в животе – наша надежда.
Мне уже тяжело ходить, хотя это всего лишь шестой месяц. Плод крупный, так говорит акушерка. Конечно, каким еще ему быть? Когда папа ростом под два метра, широкий в плечах, идеальный образец мужественности – так говорит моя гинеколог и я с ней согласна.
Идеальный.
Такой, что даже страшно иногда.
Потому что я неидеальная совсем!
Увы… я капризная, нервная, я часто хандрю. И очень боюсь.
Боюсь, что однажды ему надоест наблюдать за моими глупыми выходками и он исчезнет.
И не будет больше любить меня до неба и до конца вселенной!
- О чем ты думаешь, сладкая?
Он обнимает меня, прижимая спиной к груди, его руки поддерживают мой животик, мне так уютно и удобно с ним!
Мы стоим в коридоре клиники, Светочке делают очередную порцию химии. Она снова выглядит такой слабой, бледной. Но мы знаем, что все будет хорошо. Мы верим.
Потому что, если не верить в это – можно сразу ложиться и умирать.
- Думаю о том, какой у меня красивый мужчина. Большой и сильный.
- Неужели? Что-то мне подсказывает, что ты этому не очень рада?
- На тебя все медсестры заглядываются, и мамы. И доктора.
- Доктора – женщины, надеюсь? – усмехается, я это спинным мозгом чувствую!
- Мужчины тоже, завидуют мускулатуре.
- Глупая, они завидуют, потому что ты со мной! – он тихонько дует на мою шею, потом проводит по ней губами, очень осторожно, но я все равно сразу чувствую внутри жар.
- Чему завидовать? Огромная как шарик, неуклюжая, и вообще…
Я стала плохо переносить беременность после того как Света опять попала в больницу. Волосы ломаются, тусклые, кожа бледная, прыщи какие-то пошли. Совсем не идеал.
Хотя глядя в глаза Тамерлана почему-то думаю, что зеркала мне врут. Он по-прежнему смотрит с восхищением. А если это так – что мне еще нужно?
Ох… нужно, чтобы Света оказалась дома. Веселая, румяная, с пушистыми волосиками на голове. Здоровая.
Главное – здоровая.
Вообще, все на свете ерунда. Главное – здоровье и жизнь.
Все остальное можно пережить и исправить.
И предательство, и равнодушие, и подлость, и измену, и разрыв.
Нельзя исправить только смерть.
Тамерлан это понимает. Понимает, что я любила мужа по-настоящему. И уважает память о нем.
Мы говорим на эту тему один раз, и больше к ней не возвращаемся.
- Ты же знаешь, что, если бы он был жив я была бы с ним?
- Знаю.
- А ты… что делал бы ты?
- Жил. Возможно, когда-нибудь смог бы простить сам себя и двигаться дальше.
- Полюбил бы кого-то?
- Не знаю. – он качает головой, прижимая меня к себе.
Мы лежим на огромной кровати, которую на самом деле купили не сразу после той ночи. Не нашли нужный размер, пришлось делать на заказ. Тамерлан хотел, чтобы на кровати помещались и мы и все наши дети. Пока их трое, и малыш в моем животе. Но что-то подсказывает, что Тамерлан не захочет на этом остановиться. А я не против.
Он целует меня, глубоко, долго, потом прижимается лбом к моему лбу.
- Сейчас я думаю, что не смог бы никого… так как тебя. Слишком это больно – любить
Да, любить больно.
Но не любить – еще хуже.
Я счастлива потому, что в моей жизни есть любовь. И была любовь. Много любви.
Только эта любовь спасает меня сейчас, когда я не могу не думать о том, как страдает мой ребенок. О том, как хрупка жизнь.
Мы с Тамерланом стоим, обнявшись в коридоре клиники, и никого не существует в этот момент.
Только бы все скорее закончилось. Только бы…
Потом нам разрешают зайти к нашей девочке. Мы улыбаемся, стараясь поддержать, подбодрить.
Отходняк будет дома. Дома я буду реветь белугой, а сейчас я счастливая мама.
И счастливый папа рядом.
- Папочка, а ты передашь мой рисунок Сандро? А этот Косте. Только пусть он его не рвет!
- Конечно передам, родная. – он улыбается, гладя ее по руке.
Мы сказали Свете правду. Сказали, что ее настоящий отец Тамерлан.
Я долго готовилась к этому разговору, думала, как лучше, что сказать, какие подобрать слова.
А все получилось как-то само-собой.
- Мама, а я знаю, что Тамерлан мне не дядя, а папа.
- Что? Откуда ты знаешь? – первый шок длится пару секунд, и я даже не успеваю подумать, как отвечать. Мы не успеваем, потому что Тамерлан как раз заходит к ней в комнату.
- Знаю. Я на него похожая, - она именно так говорит – «похожая», почему-то это звучит особенно трогательно, - и его кровь такая же как у меня, поэтому мне подходит. И еще, он меня так любит. Зачем ему любить чужую девочку?
Смотрю на Тама и улыбаюсь. И правда, зачем? Хотя сама знаю, как любит он чужого мальчика Сандро. И чужого мальчика Косту тоже. Его любви хватает на всех нас.
Тамерлан обнимает нашего крошечного Светлячка. А она говорит.
- У меня будут два папы. Папа Петрос на небе. И папа Тамерлан тут.
- Да, моя, родная, так и будет.
- Люблю тебя, папочка!
Потом, когда она подрастет, мы, наверное, расскажем подробности. Пока ей достаточно знать, что папа рядом. Что он с ней. Что его сильные руки оградят от всего. Почти.
Мы так надеемся, что скоро все это закончится!
Родится наша долгожданная малышка, и будет пересадка, и она поможет.
Малышка в моем животе совершает очередной кульбит, и пинает папочку прямо в ладони.
- Ого, ничего себе! Как ты? Тебе не больно?
Немного больно, конечно. Но… это так удивительно, когда в тебе зарождается жизнь! Когда в тебе неожиданно помещается целая вселенная, новая, неизведанная.
Любимая.
Когда я только
