на живот и слегка поглаживает его.
Меня умиляют эти действия. Я понимаю их суть и эмоциональную подоплеку. Мне хорошо знакомы эти ощущения.
– Кого ждете?
– Мальчика, – она расплывается в очередной улыбке. – А твоему сыну сколько?
Мне не хочется отвечать не потому, что этот вопрос некорректный или раздражающий. Просто он опасный. А я должна защитить Матвея.
– Мне четыре, – выдает дитя, видимо недовольный тем, что мама молчит.
И показывает ладошку с согнутым большим пальцем.
– Совсем большой, – мягко говорит она ему. – Какие красивые у тебя глаза! – и смотрит на меня.
Я бледнею, ощущая, как кровь отлила от лица. Конечно, она заметила. Со стороны это очевидно, как то, что сейчас день.
– Нам пора, – пытаюсь закончить разговор, который ни к чему хорошему не приведет. – Была рада увидеться.
– Я тоже, Лея. И удачи тебе.
– И тебе.
Мы с Матвеем разворачиваемся в сторону метро, я почти бегу, крепко держа сына за руку. Пытаюсь обогнать стук своего сердца и свой собственный страх.
«Она все поняла. Она все поняла» – бьется в голове, терзает каждую клетку. Возможно, прямо сейчас она говорит обо этом мужу, а тот звонит Александру. У меня совсем мало времени.
Вместо прогулки по парку мы идём собирать вещи и спустя несколько часов входим в зал аэропорта.
Матвей злится на меня, потому что очень хотел еще погулять по большому завораживающему городу, и я вру ему, что мы обязательно сделаем это в следующий раз.
Это для его же блага. Я спасаю нас.
Александр
Рус не в восторге. Меряет шагами комнату, тянется к очередной сигарете. Я просто жду его решения. Если он не согласится, придется искать другие пути, выискивать обходные дорожки, задействовать не столь надежных людей.
И тратить драгоценное время.
То, что оно драгоценное, я чувствую каждой клеткой, каждым нервом в истерзанной душе. Внутри полный раздрай, никак с собой не совладать. Точно знаю только одно: я должен знать, кто это сделал, должен разобраться с тем или теми, кто взял на себя роль вершителя судеб. Наказать. За Лею. За себя. За то, что так и не случилось между нами.
– Допустим, я смогу пройти к вам в архив. С чего ты взял, что ваша Горгона сделает то, что я прошу, – наконец, заговаривает Рус.
– Надежда Евдокимовна женщина, хоть и устрашающая, но широчайшей души. Когда она узнает, что это для меня – сделает все.
– Фу, Яковлев, просто фу, – он выпускает очередную сизую дымку и тушит окурок. Пепельница уже заполнена до отказа нашими многочасовыми думами.
– Ты везде видишь разврат? То, что я могу просто нравиться, как человек, тебе кажется из разряда фантастики?
– Не вини меня, я делаю огромные деньги на разврате. Я вижу его везде и в каждом. Плюс, слишком хорошо тебя знаю.
– Скорее недостаточно. И что за история с деньгами за разврат?
Подаюсь немного вперёд, устало потирая шею сзади.
– Забудь, – отмахивается приятель и присаживается напротив. Берет в руки ручку и продолжает. – Лучше давай ещё раз повторим, какие документы и за какой период тебе нужны?
– Э нет, погоди, ты меня заинтриговал. Так что за история?
– Так, небольшой семейный бизнес, – лыбится он.
– Если это хоум видео, то я требую себе копию! – ржу над нервным идиотом напротив. Что за бизнес он успел замутить?
– Да заткнись ты.
– Нет, серьезно, так и представляю твою Мышку с ушками и таким специфическим хвостиком…
Не могу остановиться. Честно. Это, наверное, нервное, но мне просто жизненно необходима разрядка.
– Ты, видимо, хочешь ещё пять лет со мной не разговаривать, – бурчит друг, поджимает губы.
– Ой, да расслабься, я не претендую. Ты же знаешь, в моей голове сейчас только одна женщина.
Одна вспышка воспоминаний тянет за собой другую, потом третью, а за ней целую череду, пока не достигает финальной "у меня есть мужчина". Острый нож проворачивается в грудине. Снова. Это когда-нибудь притупится?
– У нее ребенок, я не говорил?
– У кого? – Рус озадачен.
– У Леи. Сын. Её копия.
– Так она замужем?
– Не знаю. Думаю, нет. Но кто-то всё-таки есть.
Сцепляю пальцы в замок на шее, глубоко выдыхаю. Говорить об этом ещё хуже, чем думать.
– Я сейчас задам идиотский вопрос: ты любишь ее?
Дебильнее не придумаешь.
– Я не знаю, – тихо говорю я. – Не знаю. Я вообще не знаю, как выглядит эта любовь. С чем ее едят. Как она отзывается.
– Если бы это была любовь, ты бы точно знал, что это она, – глубокомысленно говорит Че. – Я всегда знал, что люблю Мышку. С первого дня и даже после нашего расставания. Даже когда ненавидел ее, знал, что люблю. И когда увидел через годы ничего, ни единой эмоции не поменялось. Меня ломало рядом с ней, без нее, вместе с ней. Круглые сутки, каждый долбаный час. Я всегда знал.
– Ха, звучит довольно просто. Почему же у меня ни хрена не так?
– Есть только два варианта: либо это не она, либо ты долбаный идиот, который боится себе в этом признаться. В общем-то, всё.
– Ты с каких пор стал таким всеведущим гуру?
– Когда женился. О! – друг многозначительно поднимает шариковую ручку. – Есть еще один безошибочный принцип: вместе люди должны становиться лучше. Если это не так – говно это, а не любовь.
– Че, ты *бучий гений, мастер Йода в сравнении с тобой просто отдыхает.
Меня поражают его слова. Буквально переворачивают в голове каждую мысль, встряхивают, перекраивают, ставят в нужные пазы. Рус даже не представляет, насколько точно попал в цель. "Становиться лучше" – так просто. Может, я и не становлюсь другим, вообще не уверен, что это возможно, но мне всегда лучше рядом с ней. Будь она солнечной Леей или холодной Алисой, моя душа всегда светлеет в ее присутствии. Я словно наполняюсь жизнью, смыслом. Мне все видится другим, не таким мрачным и безнадежным что ли. Не таким… бессмысленным. Боже, она нужна мне.
За этим и нужны друзья, да? Вставить мозги на место, когда сам не справляешься? И какой я придурок, что сам лишал себя этого много лет.
– Это который из "Звездных войн"? – подаёт голос Че. – Все, дальше можешь не продолжать, все с тобой понятно. Если ради нее ты, чертов прагматик, засел за фантастику…
Русу даже продолжать не нужно. Лея все во мне изменила еще тогда, пять лет назад. Какой идиотизм скрывать это от самого себя! Какой бред снова бояться!
Хрен я ее отпущу, и мне плевать на то, что она сказала. Больше я
