друга, откидываюсь на диване. – Здесь нужен более тонкий подход.
– Есть план?
– Очертания.
– Я тебе нужен?
– Ты – главное действующее лицо!
Алиса
В своей голове я составляю план. Там пока всего три пункта:
– уволиться;
– собрать вещи;
– быть счастливой.
Последний – самый важный.
В воскресенье, пока отец отсыпается после грандиозного праздника, мы с Матвеем продолжаем свое путешествие по памятным местам Москвы. Вполне возможно, что это самая последняя прогулка по родному мне городу. Через пару дней я покину его, оставив в нем все тяжелые воспоминания и свое незаживающее сердце. И это к лучшему.
– Мам, а можно я останусь с тобой? – спрашивает сын, когда мы выходим из метро. Он смотрит своими огромными яркими глазами, и мое сердце щемит от переизбытка чувств.
– Через несколько дней я сама к тебе приеду, милый, – крепче сжимаю его маленькую ладошку. – Насовсем.
– Давай поедем вместе! Не хочу завтра в садик. Хочу остаться с тобой.
– Мне нужно на работу…
– Я пойду с тобой! Я не буду мешать, обещаю. Спроси деда – я никогда не мешаю.
– Посмотрим, – улыбаюсь ему.
Я тоже хочу провести с ним больше времени. Мы могли бы завтра быстро заскочить на работу, а потом целый день гулять. Я так и не сводила его в парк Горького, не показала, где провела свое детство. Потом вместе соберём мои вещи. Будет очень здорово.
– Скажи да, скажи да! – скачет возле меня сын.
– Ладно, – сдаюсь я. – Но ты должен будешь вести себя хорошо.
– Обещаю, обещаю, – радостно голосит он.
И видеть такую неподдельную радость – самая ценная награда.
Вечером, перед отлетом отца, пока Матвей возится с купленным сегодня планшетом, мы обсуждаем то, что произошло вчера.
– Ты сказала ему? – в глазах отца неподдельное беспокойство.
– Нет, конечно.
– Зачем он вообще приходил?
– Хотел, чтобы я забрала заявление. Потом, чтобы выслушала, потом, чтобы помогла.
– Ещё чего! – фыркает папа. – Ты сказала ему куда идти? Пригрозила отцом с двустволкой?
– Пап, у тебя же нет оружия, – смеюсь я.
– А он этого не знает! Надеюсь, он больше сюда не явится.
– Не беспокойся, он не придет, – тихо говорю я.
– Лея, ты же не поддалась на его фальшивые заверения? Или он угрожал?
Папа внимательно всматривается в мое лицо, от него ничего не скроешь.
– Нет, он не угрожал. Но сказал кое-что… Он был убедителен.
– Дочь, посмотри на меня, – строго говорит он. – Сердце с головой могут быть не согласны, но последняя всегда будет права, понимаешь? У сердца нет глаз, оно не способно анализировать, и оно не слышит правды. Доверяй только своей голове.
Теплая ладонь ложится на мою, слегка шершавая кожа согревает, дает необходимую сейчас уверенность.
– Он не подставлял меня, – зачем-то пытаюсь оправдать Александра в глазах отца.
– Вот как, – снисходительный наклон головы. – И кто же тогда?
– Не знаю. Но он выяснит, – уверенно говорю я.
Следует тяжелый вздох. Отец встает и наливает воду в чайник.
– Ты все еще очень доверчива. Наверное, это моя вина, хотел, чтобы ты выросла доброй и искренней и не думал, что этим будут пользоваться.
– Пап, проблема не в том, как ты растил меня, а в том, что других было некому воспитать правильно.
Я тоже встаю и обнимаю отца со спины. Прикладываюсь щекой к его плечу, глубоко вдыхаю родной запах.
– Все будет хорошо. Мы с Матвеем приедем через несколько дней, и все станет как прежде. Нет, лучше. У меня уже руки чешутся испытать новые сорта клубники.
– Ага, знаю я твои испытания – в рот и все дела! – смеётся он.
– Это называется дегустация!
– Это называется обжорство!
– Все будет хорошо, пап. Обещаю, – шепчу ему в спину.
– Я знаю, – сжимает мою ладонь.
Утро понедельника выходит очень волнительным. Странно, но после разговора с Александром я растеряла всю уверенность. Меня гложет чувство вины за то, что я сделала, кажется, неправильным лишать его работы за дурацкие любовные игры. Но будет глупо сейчас отступить, да? И десятки других девушек не согласились бы сейчас с моим приступом благородства.
И все же, когда я приезжаю к офису "Маффина" за руку с сыном, грызущее чувство внутри не утихает. В отделе по работе с персоналом меня встречают пренебрежительные взгляды, только подтверждающие, что мне здесь не место. Никогда не было.
Валентина Николаевна смотрит на меня почти с ужасом, когда я озвучиваю свое желание уволиться.
– И к чему был весь этот цирк? – прямо спрашивает она, пронзая своими холодными глазами.
– Это была месть, не больше, – откровенность за откровенность. – А сейчас я бы хотела написать заявление и расстаться с вами в ближайшие три дня.
– А отрабатывать ты не собираешься, дорогуша? – зло шипит она.
– Я на испытательном сроке, не нужно думать, что я идиотка. Я знаю свои права.
– Бери листок и ручку. Приказ на увольнение Александра Германовича и письмо с характеристикой, я так понимаю, тебе уже не нужны?
– Оставьте себе, на память.
Присаживаюсь за стол для посетителей рядом с сыном, который с интересом прислушивается к нашему разговору, и приступаю к заявлению.
– Так ты собираешься судиться с ним? – как бы, между прочим, спрашивает эйчар через пару минут тишины.
Я знаю, что это за вопрос, и к чему приведет мой ответ. Это тот самый момент, когда я должна принять для себя решение, дать отцу моего ребенка шанс вернуть свою работу или нет. И, не смотря на все противоречия внутри, я уже давно приняла это решение.
– Нет. И никогда не собиралась.
Кладу перед Валентиной Николаевной два заявления – одно на увольнение, другое на неоплачиваемые отгулы – и поворачиваюсь к сыну.
– Пошли, Матюш, – протягиваю ему руку.
– В среду к двенадцати за трудовой и приказом, – холодное в затылок.
– Я приду.
Как только покидаю здание, обруч, сжимающий легкие, наконец, спадает, и я делаю глубокий вдох облегчения. Смотрю на сына и улыбаюсь. Он не должен заметить, как меня трясет.
– Ну что, в парк?
– Ага! – радостно говорит он.
– Лея, привет! – доносится справа.
Поворачиваюсь и вижу перед собой глубоко беременную жену Руслана. Она выглядит ещё больше, чем при нашей последней встрече и еще счастливее.
– Привет! – искренне улыбаюсь я.
– Как дела? – ее добрые зеленые глаза перемещаются от меня к сыну и обратно. Потом снова к сыну.
– Хорошо, – говорю преувеличенно-радостно, желая отвлечь от столь пристального разглядывания Матвея.
– Я слышала, что произошло, – доверительно говорит она. – Рус рассказал. Он здесь, кстати, а я так, за компанию. Врач говорит, надо двигаться, чтоб ускорить процесс, уже перехаживаю, – она кладет руки
