уже слышу их. Царапающий звук. Хрюканье. Стук. Отдышка. Стон.
Он причиняет ей боль.
Черная пелена застилает мое зрение. В груди поселяется странное, спокойное принятие.
Я собираюсь убить человека.
Другого исхода у этого сценария нет.
Он тронул Элоди: преступление настолько тяжкое, что все слова в мире не в состоянии описать его тяжесть. Я заставлю его заплатить.
— Я ИДУ…
ЭЛОДИ
— ИДУ, ЭЛОДИ!
Я бьюсь, царапая руку Фитца, его грудь, лицо, настойчиво пытаясь заставить его слезть с меня. Но он неподвижен, как мраморная глыба. И чертовски силен. Очередная вспышка боли распирает меня изнутри, когда Фитц, опираясь на рукоятку ножа, все глубже вонзает сталь в мое плечо, и я чувствую, как металл царапает кость.
Мой крик эхом разносится по дому, отражаясь от стен. В глазах вспыхивают звезды, зрение затуманивается, становясь черным по краям.
— Остановись. Пожалуйста! Я не могу… не могу дышать.
— Хорошо, — выплевывает Фитц. — Я буду смотреть, как ты задыхаешься. — Эта идея приводит его в восторг.
Он отпускает нож, а вместо этого обхватывает руками мое горло. Его хватка — это железные тиски, они смыкаются вокруг моей трахеи, его пальцы впиваются в заднюю часть шеи.
Я пытаюсь втянуть воздух, но это бесполезно.
Снова.
Снова.
Снова.
Черт! Черт, черт, черт. Я… нет! НЕТ! Я…
Я бьюсь ногами о доски пола. Цепляюсь за его руки. Извиваюсь, пытаясь сбросить его с себя. Ничего не получается. Фитц ухмыляется, наклонившись надо мной, наблюдая за мной так пристально, что я понимаю: он ждет, когда я умру под его руками. В его выпуклых глазах нет милосердия. Ни малейшего намека на раскаяние. Только безумие.
Голос кричит в моей голове, бессловесный и неистовый. Первобытная, животная часть моего мозга умоляет меня сделать хоть что-нибудь, чтобы не проиграть эту битву.
— ЭЛОДИ! — Голос Рэна поднимается по лестнице, но он звучит так далеко. Я не могу определить, как далеко он находится. Знаю только, что тот опоздал. Не успел.
Надо мной проплывают очертания Фитца, его ужасная улыбка искажается и деформируется. Мне кажется, он даже не слышал Рэна: тот слишком сосредоточен на мне.
Чернота накатывает на меня тихими, успокаивающими волнами. Светло, потом темно. Светло, потом снова темно. И мир исчезает.
Я плыву вниз.
Вниз.
Вниз.
Вниз.
… а затем мир резко возвращается в фокус, в моих глазах вспыхивает цвет, кислород устремляется в горло. Я — один сплошной белый шар боли, каждое нервное окончание в моем теле горит от укуса тысяч огненных муравьев.
Вес Фитца свалился с меня. Исчез.
Моя шея. О, боже, как же сильно болит шея. У меня такое чувство, будто мою трахею раздавило, хотя это не может быть правдой. Я дышу. Слава богу, я дышу.
Мое облегчение не на долго.
— Я убью тебя, ублюдок!
Рэн повалил Фитца на пол, но трудно сказать, кто из них сильнее. Они катаются и переворачиваются, обмениваясь ударами, Фитц истерически хохочет, пытаясь выколоть Рэну глаз. Нож, которым он меня ударил, снова в его руке. Должно быть, он вырвал его из моего плеча, когда я на мгновение потеряла сознание, что объясняет, почему на полу теперь так много крови. Моя рубашка насквозь пропитана ею.
Голова все еще кружится, и я не могу нормально двигаться. Я пытаюсь подняться на ноги, но ноги не держат. У меня нет сил. Я должна отобрать нож у Фитца.
— Ты не настоящий, — говорит певучим голосом Фитц, а затем впивается зубами в предплечье Рэна.
В ответ Рэн бьет кулаком по лицу Фитца с такой силой, что слышно, как трещат его зубы.
Вставай, Элоди!
Кровь вытекает изо рта Фитца, окрашивая его зубы в розовый цвет, и он снова пытается вцепиться в руку Рэна. Они борются, лезвие мелькает между ними, заточенный металл ищет плоть. Рэн пытается вывернуться, чтобы лучше ухватиться за ублюдка, но Фитц использует это движение Рэна в своих интересах, обхватывая его ноги и фиксируя их, отталкиваясь от пола и переворачивая Рэна на спину.
— Рэн! — кричу я, но мой голос срывается. Я едва слышу звук.
Вставай, Элоди. Помоги ему.
На этот раз, когда я пытаюсь встать, левая нога уверенно поддерживает меня, пока я пытаюсь подтянуть под себя и правую.
Шея чертовски болит.
Фитц собирается убить Рэна, что гораздо важнее. Держась рукой за горло, я, спотыкаясь, подхожу к двум дерущимся мужчинам, ожидая возможности сделать выпад за ножом.
Рэн шипит, нанося удар в челюсть Фитца, но психопат все еще сохраняет преимущество. Он отводит руку назад, держа зазубренное лезвие над головой, готовый обрушить его в грудь Рэна. Рэн хватает его обеими руками за запястье, блокируя руки, но давление вниз, похоже, побеждает давление вверх.
Сделай что-нибудь. Ради всего святого, сделай что-нибудь, Элоди!
Руки Рэна дрожат. Я бросаюсь вперед, все еще не зная, что делать. Я хватаюсь за шею, оттягивая шнур ожерелья-чокера от кожи, пытаясь ослабить его. Такое ощущение, что оно меня душит…
Идея поражает меня внезапно.
Шнур вокруг горла!
Черт!
Онемевшими пальцами я тяну за узел на шее, судорожно пытаясь освободить его. Нити распутываются. Дрожа, я снимаю пластиковую защиту с лезвия, которым Рэн срезал с меня одежду на прошлой неделе…
…я подхожу к Фитцу сзади, хватаю в охапку его спутанные волосы…
…протягиваю руку…
…и перерезаю ему горло от уха до уха.
Из зияющей раны, которую я только что нанесла Уэсли Фитцпатрику, хлещет кровь, пульсируя в сонной артерии. Она извергается из него с такой силой, что ударяется о стену спальни Рэна в двух метрах от нас. И обрушивается на Рэна, который, тяжело дыша, выкатывается из-под Фитца, отпихивая его тело.
Булькая, Фитц прижимает руки к горлу, его брови в замешательстве приподнимаются, когда он опускает взгляд на свои ладони и обнаруживает, что они скользкие и красные.
— Черт, — хрипит он удивленно.
И тут же заваливается набок, падает лицом на ковер Рэна и умирает.
ПАКС
— Это неправильно. — Роберт вздыхает сквозь пальцы, закрывая лицо руками.
— Я бы подумал, что вы будете довольны, — холодно говорю я, с презрением глядя на него, пока мы ждем возвращения врача.
Роберт опускает руки.
— Как ты можешь так говорить? Это очень важное решение. Пресли должна принимать его сама. Она заслуживает возможности принять его самостоятельно.
Я бросаю на него многозначительный взгляд, и он, словно осознав, насколько лицемерным делает его это заявление, отворачивается, устремляя свой взгляд в пол, и его щеки вспыхивают от стыда.
Этому ублюдку
