людей. Александр Анатольевич одним из первых, не дожидаясь прямых указаний сверху, начал принимать меры по предотвращению распространения заболевания. Это именно с его легкой руки ректор издал общеобязательное распоряжение о повсеместном использовании сотрудниками университета масок и дезинфекции всех помещений.
— Я точно не знаю, извините, — осторожно отвечает он, — Евгения Владимировна со мной сейчас не проживает.
— А что случилось, почему? — подозрительно прищуривается начальник, — но вы же как-то общаетесь с ней, Григорий Иванович? Она уже открыла больничный лист?
— Да я, в общем, — Гриша мнется, — не знаю таких подробностей. Разводимся мы.
— Давайте-ка вы уходите на самоизоляцию, на две недели, — говорит шеф тоном, не терпящим возражений. Очевидно, что Гришины проблемы его волнуют мало, а вот сомнения по поводу сокрытия заразной болячки есть, — ступайте прямо сейчас в кадры, напишите заявление за свой счёт, а я подпишу. Так будет правильнее всего на фоне эпидемиологической ситуации в стране. Нечего подвергать риску других сотрудников!
И тут Гришу охватывает паника. Ему никак нельзя уходить на две недели, ведь уже со следующей ожидается приёмка крупной партии канцелярских и прочих товаров для отлаженной работы всех отделов и секторов. Пользуясь своей должностью завхоза, он наладил некие финансовые схемы обогащения, которые просто рассыпятся карточным домиком без его присутствия. Обязательно вскроются лишние единицы заказанных товаров и услуг, а вступившим с ним в преступный сговор коллегам одним никак не справиться! И все полетит в тартарары.
Гриша краснеет, сверкая глазами.
— Александр Анатольевич, Евгения ничем не больна, — горячо возражает он, — я не хотел говорить, но она сейчас вообще за границей! Подработку там себе нашла. Контракт заключила. А больничный себе наверняка выдумала, чтобы не выходить на работу!
— Позвольте, какая работа, какой контракт? — шеф озадачивается, — ее трудовая книжка находится здесь, в университете.
— Александр Анатольевич, ей послезавтра на работу выходить, — проникновенно продолжает Гриша, — вы должны уволить ее за прогулы, если не выйдет! Она в Америке сейчас. Пусть отдел кадров ей послезавтра позвонит, если ее не будет на рабочем месте, и спросит, в какой больнице открыла больничный! И сразу же надо с проверочкой в ту больницу, если назовет. А вот не назовёт, посмотрите…
— Успокойтесь, не горячитесь так, Григорий Иванович, — удивленно прерывает его шеф, и даже делает небольшую паузу, — да как же так получилось с Евгенией Владимировной? Вы ведь говорите о своей жене..
— Она мне больше не жена, — Гриша говорит это с такой плохо скрытой ненавистью в голосе, что шеф снова смотрит на него в изумлении, — Александр Анатольевич, Евгения бросила меня. И уехала зарабатывать по заграницам. Так что не болеет она ничем!
Замдекана ещё какое-то время задумчиво изучает его.
— Очень странная история, Григорий Иванович! Я вам, конечно, сочувствую, но… Евгения Владимировна всегда у нас была на хорошем счету. Отличный педагог и ответственный сотрудник. Хмм… Я даже не знаю, что вам сказать. Ну, хорошо! Давайте сделаем так — вы сейчас возвращайтесь на свое рабочее место. И работайте. А Евгении Владимировне мы обязательно позвоним.
Гриша с заметным облегчением на лице поднимается со своего места. Неловко топчется секунду-другую.
— Я пойду тогда, Александр Анатольевич?
— Идите, работайте, — коротко кивает шеф, и углубляется в лежащие перед ним на столе бумаги. Григорий выходит из кабинета, тихо прикрыв за собой дверь.
В первые мгновения нашего поцелуя, когда я только прикасаюсь к губам Алекса своими, он трогательно замирает и закрывает глаза.
Вот от этого перехватывает дыхание! Я чувствую, что хочу этого поцелуя. Но, в самый последний момент теряюсь, робея. От волнения даже покалывает кончики пальцев.
Едва ощутив жар его губ, отстраняюсь и слышу вздох разочарования. Алекс открывает глаза, но синхронно тянется за мной. Моя нерешительность, похоже, его уже ничуть не смущает. Он уверенно и молча перехватывает инициативу на себя.
Нежно, властно вжимает меня лопатками в сиденья, отрезая пути к отступлению. И, коротко взглянув мне в глаза, впивается в губы голодным поцелуем! Боже. Сколько времени у этого человека не было женщины?
Бешеный напор Алекса вместе с его чувственностью одновременно, творят с моим безвольным телом чудеса. Он вырывает из меня стон, вынуждая плавиться горячим воском в его руках, прикасаясь везде, как ему хочется, и исследуя меня всю как в первый раз. Удивительное сочетание ласки и силы сводит с ума, и в этой короткой борьбе он легко одерживает надо мной победу.
Я, как дикарка, отвечаю полной взаимностью на его бесстыдные, совершенно безумные поцелуи и объятия. Но, все же призываю на помощь остатки здравого смысла, вдруг вспомнив о лейтенанте!
Распахиваю глаза и сразу натыкаюсь на взгляд его круглых, как плошки, черных глаз с вращающимися белками, в зеркале заднего вида. Его шок так очевиден, что я смеюсь, пытаясь отвернуться от Алекса.
— Жапех… ну и имечко, — произношу с трудом, восстанавливая дыхание, — слушай, ты так набросился на меня, что он, похоже… обалдел просто.
Алекс только усмехается в ответ, даже не глядя в сторону растерянного лейтенанта. Он сам кажется мне сейчас до странности взволнованным.
— Жесткий аргумент, Женя! — отзывается хрипловато, — мне глубоко… все равно на Жапеха. Но, хорошо… я готов подождать. До квартиры.
Подождать, о чем это он?! Вспыхиваю, отодвигаясь подальше. Нельзя не признать — этот поцелуй действительно изменил в нас что-то. Мы оба, словно уже отравлены этим волнением в крови…
— Ясно. А я было подумал, что небеса разверзлись и услышали мои молитвы, — насмешливо выдаёт он, озадачивая меня еще больше.
— Алекс, кроме шуток…
— Что? — он тоже становится серьёзным, но меня пугает этот хищный, опасный блеск в его глазах. Это как отблеск старых страстей, которые сейчас тлеют, но еще могут разгореться вновь. Хотя, нужен ли нам этот пожар? Не уверена.
— Знаешь, я просто хотела поблагодарить! За Катю, за себя, в общем… ты — наш герой, без преувеличения.
— Это приятно. Так значит, поцелуй был простой благодарностью с твоей стороны?
— Ну да, — краснею.
— Жаль.
— Почему?
— Потому что мне показалось, тебе было хорошо сейчас не меньше, чем мне, — Алекс говорит с обманчивым спокойствием, но напряжённость в его взгляде цепляет, — а мне было очень хорошо!
Смотрю на него как мышка на кошку. Ловит меня на правде, затягивая в свою сеть потуже? Это интересно. Может, соврать? Но такая ложь будет слишком очевидной. Я чувствую за бархатом его голоса профессиональную бульдожью хватку. Ему что-то нужно от меня. Что-то серьёзное…
— Да, было, — смущаюсь, — не скрою.
— Тогда почему бы не повторить?
Снова встречаемся глазами. Я тут, блин, всеми цветами радуги переливаюсь от неловкости,
