– Очень мило!
– Ах! – довольно воскликнула Бонни, точно сваха после удачно провернутого дела. – Вот и славно!
Я погрузилась в раздумья о подготовке к празднику, но они, увы, не избавили меня от жуткого позора: новость о Годриковом «преступлении» стала-таки достоянием общественности.
По иронии судьбы – а может, и нет, – сообщил мне об этом не кто иной, как отец.
Он позвонил, когда мы с Джонатаном перед его уходом на работу пили утренний кофе, лакомились свежими черничными кексами и разговаривали о преобразованиях в доме, что, к сожалению, случалось не часто. На столе между нами благоухали цветы, которые Джонатан преподнес мне накануне вечером. Храбрец тихонько сидел на своем месте. Я так и чувствовала, что идиллии не суждено длиться долго.
– Мелисса! – прокричал папаша. – Ах ты, хитрюга!
– Что?
– Встречалась с принцем Уильямом! А я и не подозревал! По нему в жизни не скажешь, что в его вкусе девицы старше, чем он!
Джонатан вопросительно изогнул бровь.
– Ошиблись номером, – солгала я.
– Об этом пишут газеты, ты в курсе? – продолжал отец без прежней радости.
– Что? – У меня похолодела кровь. – Как?
– Мелисса, Мелисса… Так куда ты ехала с этим актером? На БМВ, ты подумай! А накачанного янки что, бросила?
Я взглянула на Джонатана, проверить, не слышит ли он папашиных слов. И увидела по выражению его лица: слышит. Отец ревел, ни о чем не заботясь. По-видимому, был уже «хорош».
– Папа, – произнесла я одними губами, извинительно глядя на Джонатана.
Тот уже поднимался из-за стола.
– Подожди минутку, не уходи, – запаниковала я.
– Я за газетами и вернусь, – ответил он.
– Если задумала угнать машину, могла бы, по крайней мере, выбрать «астон-мартин», – продолжал отец. – Британскую модель.
Я прижала трубку к груди.
– Нет! Нет, пожалуйста, не уходи!
Теперь лицо Джонатана практически ничего не выражало.
– Не хочу тебе мешать. Семейные разговоры вещь серьезная.
Как только за ним закрылась парадная дверь, у меня опустились плечи.
– Зачем ты звонишь? – досадливо спросила я у отца. – Просто чтобы посмеяться надо мной? Спешу тебя разочаровать: про Уильяма не я им сказала, а бабушка. Наверное, подумала, это поможет.
– Мама очень огорчена. Поверить не может что за ее дочерью гоняется полиция. Ты нанесла ее имиджу серьезный урон.
Я остановила рассеянный взгляд на окне. В Нью-Йорке погони казались более обычным явлением, нежели в Лондоне.
– Какому еще имиджу?
– Ты что, не читала «Сельскую жизнь»?
– Нет.
В памяти вдруг всплыли мамины слова о том, как она потчевала журналистку первоклассным лимонным джемом миссис Армстронг. Я прогнала неприятные мысли. Газетчики только и делали, что печатали статьи о выдумках нашей семьи.
– Ну, еще прочитаешь. Послушай, если кто-нибудь позвонит тебе сегодня из Лондона по поводу твоих выходок, улучи минуту и скажи, что от лестерского сыра у тебя блестят волосы. И что ты съедаешь в день минимум три унции.
– Хорошо, – понуро ответила я и нажала на кнопку, прерывая связь.
Мы с Храбрецом обменялись взглядом и принялись ждать Джонатана.
Джонатан злился. Гнев искусно прятал под любезностью и шутками, однако я чувствовала, что в душе его все кипит.
– Бывшая подружка принца, настоящая – голливудской звезды! А завтракаешь со мной, какая честь! – произнес он, подражая Алану Рикману.
Может, мне и понравилось бы, если бы Джонатан не переигрывал.
– Но…
Джонатан бросил на стол газеты.
– Мелисса, я тебя не узнаю.
Он впился в меня глазами, которые сейчас казались стальными.
– Конечно! – проныла я. – Ведь…
Мой голос смолк, когда взгляд упал на доказательство того, что я собралась было опровергнуть.
Какие бы доводы в свое оправдание я ни привела, Джонатана ни за что не заставить понять: газеты, как всегда, гнусно лгут. И не упросить еще хоть самую малость побыть дома. Но справиться с его негодованием так или иначе могла. А вот что было делать с собственной жгучей обидой?
Еще предстояло разобраться с Пейдж. Как она посмела все разболтать? Ведь дала мне слово, что будет молчать!
С тяжелым-претяжелым сердцем я пошла наверх привести себя в порядок. Невзирая на сентябрьскую жару, натянула пояс и чулки, надела изящное летнее платье, обула туфли на каблуках и тщательно нанесла на лицо макияж.
К объяснению следовало основательно подготовиться. Я подошла к овальному зеркалу над туалетным зеркалом и взглянула на свое отражение.
– Как ты могла, Пейдж? Нет, маловато твердости.
– Пейдж, ты подвела меня, Рика, навредила и самой себе.
Я пристальнее всмотрелась в собственное лицо. Что-то было не так. Наверное, во взгляде слишком явно отражалась вина.
Я грузно опустилась на кровать. Другой на моем месте нюхнул бы кокаина. Или выпил чего покрепче. Либо…
Взгляд невольно задержался на дорожной сумке.
Нет. Я покачала головой. Нет, слишком скользкая эта тропинка…
На минутку-другую, не больше. Нет!
Я уже пересекала комнату, вот наклонилась к сумке, расстегиваю молнию… Предвкушая прикосновение к запретному плоду, я дрожала от лихорадочного волнения.
Мгновение, и парик уже на мне, светлая челка спадает на глаза – все произошло будто само собой. Из зеркала на меня смотрела Милочка, в ее взгляде горела ярость.
– Пейдж. – Я окинула отражение испепеляющим взглядом. – Дорогая, в чем дело? Я в полном недоумении. Мне казалось, у тебя без счета знакомых, и в твоих силах устроить все так, как ты пожелаешь! –Исполненный сокрушения взмах челки. – Дорогая…
Внимание переключилось на пронзивший тишину лай. Я резко повернула голову и с ужасом обнаружила: Храбрец мало того что запрыгнул на ныне запретную для него кровать, еще и готовился наскочить на мою голову.
– Нет! – взревела я, когда мы столкнулись в неприглядной схватке и собачьи зубы вцепились в мои натуральные волосы– Храбрец! Пшел прочь!
Задыхаясь, я выпутала пса из прядей – искусственных и настоящих, сняла парик и спрятала его подальше – под нижнюю юбку, что надевала с вечерними платьями. Храбрец настороженно удалился в угол, откуда продолжал грозно рычать, глядя на шкаф.
– Ты абсолютно прав, – сказала я, мысленно осыпая себя ругательствами. – Парик мне сейчас ни к чему, ведь так? Ни к чему, – повторила я, теперь вовсе не для собаки. – Все верно.
Мое изображение, что красовалось рядом с оживленной физиономией Годрика крупным планом, равно как и изобиловавшая грязными намеками статья, не исчезли бы из газет даже после разбирательства с Пейдж Но выплеснуть гнев стоило хотя бы ради того, дабы почувствовать, что не одна я виной всему.
