– А как насчет меня? Я оскорбляла тебя, да и вся эта история с Зедом. – При упоминании Зеда я закусываю губу и отвожу взгляд.
Хардин барабанит пальцами по стеклянной столешнице.
– Во-первых, сейчас речь не о Зеде. Ты наделала глупостей, и я тоже. Ни один из нас понятия не имел, как вести себя в отношениях. Может, ты думала по-другому, потому что столько времени встречалась с Ноем, но давай начистоту: вы двое были как кузены, которые иногда целовались. Это было не по-настоящему.
Я сердито смотрю на Хардина и жду, пока он закончит ворошить эту тему.
– А по поводу оскорблений, которых было не так уж много, – улыбается он, и я удивляюсь, что же случилось с настоящим Хардином и кто этот новый человек передо мной, – люди постоянно оскорбляют друг друга. Извини, но даже жене пастора в церкви, куда ходит твоя мать, случается назвать мужа засранцем. Может, вслух она этого и не говорит, но разницы нет. – Он пожимает плечами. – Кстати, я бы предпочел, чтобы такие вещи ты говорила мне в лицо.
– У тебя на все есть объяснение?
– Нет, не на все. На самом деле мало на что, но сейчас ты сидишь напротив меня и стараешься найти выход из этой ситуации, а я, черт возьми, хочу быть до конца уверен, что ты понимаешь, о чем говоришь.
– С каких пор мы общаемся таким образом? – Я не могу не поразиться тому, что мы не кричим друг на друга и не ругаемся.
Хардин скрещивает руки на груди и, потрогав обтрепавшийся край гипса, пожимает плечами.
– С этого момента. По-другому у нас не получалось. Так почему не попробовать что-то еще?
Из-за его беспечности у меня отвисает челюсть.
– По-твоему, это настолько просто? Если бы это было просто, мы могли так общаться и раньше.
– Нет, раньше я был другим человеком. Да и ты тоже. – Он пристально смотрит на меня, ожидая ответа.
– Не все так просто. Важно то, сколько времени у нас на это ушло, Хардин. Важно то, что мы это пережили, но теперь мне нужно побыть одной. Мне нужно время, чтобы понять, кто я, что собираюсь делать со своей жизнью и как мне этого добиться. И я должна дойти до этого самостоятельно. – Я произношу эти слова с показной бодростью, но такое ощущение, будто во рту желчь.
– Значит, ты уже все решила? Ты не хочешь жить вместе со мной в Сиэтле? Поэтому ты так замкнулась в себе и не хочешь услышать то, что я говорю?
– Я тебя слушаю, но я уже все решила… Я больше не могу бегать по замкнутому кругу. Не только в отношениях с тобой, но и с самой собой.
– Я тебе не верю, тем более что ты и сама себе, похоже, не веришь. – Он откидывается на спинку кресла и закидывает ноги на стол. – Где в таком случае ты собираешься остановиться? В каком районе Сиэтла?
– Не в Сиэтле, – коротко отвечаю я. Мой язык внезапно словно налился свинцом, и у меня не получается выговорить ни слова.
– О, и где же тогда? В каком пригороде? – ехидно интересуется он.
– Это Нью-Йорк, Хардин, я хочу переехать…
Тут до него начинает доходить.
– Нью-Йорк?! – Он убирает ноги со стола и встает. – Ты имеешь в виду тот самый Нью-Йорк? Или это какой-то хипстерский район Сиэтла, о котором я пока не слышал?
– Тот самый Нью-Йорк, – уточняю я, а он начинает мерить шагами террасу. – Я уезжаю через неделю.
Хардин молчит, слышен стук звук его шагов по деревянному полу.
– Когда ты это решила? – наконец спрашивает он.
– После Лондона и после того, как умер отец. – Я встаю.
– То есть из-за моего поведения ты решила собрать свое барахло и свалить в Нью-Йорк? Ты и за пределы штата Вашингтон никогда не выбиралась. С чего ты взяла, что сможешь жить в таком месте?
Я невольно начинаю защищаться:
– Я смогу жить везде, где захочу! Не смей меня унижать.
– Унижать тебя? Тесса, ты в тысячу раз лучше меня по всем параметрам. Я не пытаюсь тебя унизить. Я всего лишь спрашиваю, с чего ты решила, что сможешь жить в Нью-Йорке? Где ты вообще собираешься там жить?
– С Лэндоном.
Глаза Хардина вылезают из орбит:
– С Лэндоном?!
Я боялась именно этого взгляда, надеясь, что обойдется без него. Но теперь, к сожалению, мне даже немного полегчало. Хардин все так правильно воспринимал, был таким спокойным и понимающим, как никогда осторожно подбирал слова. Это меня несколько обескураживало.
А этот взгляд мне знаком: Хардин пытается обуздать гнев.
– Лэндон. Ты и Лэндон отправляетесь в Нью-Йорк.
– Да, он и так собирался, а я…
– И чья же это была идея – твоя или его?
Хардин говорит очень тихо, и я понимаю, что он вовсе не так зол, как я ожидала. Однако тут кое-что похуже злости – боль. Хардину больно, и у меня скручивает живот и сдавливает грудь от захлестнувшей его волны удивления и предательства.
Мне не хочется рассказывать Хардину, что это Лэндон предложил переехать в Нью-Йорк. Не хочется рассказывать, что Лэндон и Кен помогли с рекомендательными письмами, копиями документов и заявлениями.
– Я собираюсь пропустить семестр после переезда, – говорю я, надеясь отвлечь его от предыдущего вопроса.
Он поворачивается ко мне. В свете фонарей его щеки горят красным, глаза сверкают от бешенства, руки сжимаются в кулаки.
– Это он придумал? Все это время он знал об этом, а сам, убедив меня, что мы – не знаю – друзья… даже братья, проворачивал свои делишки у меня за спиной.
– Хардин, все совсем не так, – защищаю я Лэндона.
– Конечно, не так! Вы оба совсем не те, кем притворялись! – кричит он, неистово размахивая руками. – Ты слушала, как я выставлял себя дураком, предлагая тебе женитьбу, усыновление и прочую чепуху, хотя знала – черт возьми, прекрасно знала, – что собираешься уехать? – Он дергает себя за волосы и поворачивает к двери, а я пытаюсь его остановить.
– Пожалуйста, не ходи туда в таком настроении. Останься со мной, и мы поговорим об этом. Нам столько всего нужно обсудить.
– Отстань! Черт, просто отстань от меня! – Он сбрасывает мою руку с плеча, когда я дотрагиваюсь до него.
Хардин дергает за дверную ручку и, судя по звуку, срывает дверь с петель. Я не отстаю от него ни на шаг, надеясь, что он не станет делать именно то, о чем я думаю, именно то, что он всегда делает, когда в его жизни, в нашей жизни происходит что-то плохое.
– Лэндон! – врывается Хардин на кухню. Хорошо, что Карен и Кен, по всей видимости, уже поднялись в спальню.
– Что? – отзывается Лэндон.
Я вхожу вслед за Хардином в столовую: Лэндон и София до сих пор сидят за столом, между ними почти опустевшая тарелка со сладостями.
При виде разъяренного Хардина – зубы стиснуты, кулаки сжаты – Лэндон меняется в лице.
