– Хардин?
В ночной тишине слышится голос Тессы, и я пытаюсь быстро сообразить, хочу ли с ней разговаривать. Сейчас я слишком зол, чтобы выслушивать всю ее чепуху и выговор за Лэндона.
– Он первый начал, – отвечаю я, шагнув на открытое место между двумя большими деревьями.
Вот вам и спрятался.
«Даже этого не могу сделать толком».
– Ты как? – спрашивает она и, судя по голосу, нервничает.
– А сама как думаешь? – огрызаюсь я, глядя мимо нее в темноту.
– Я…
– Можешь не продолжать. Я и так знаю, что ты собираешься сказать: ты права, а я нет, и не стоило набрасываться на Лэндона.
Она подходит ко мне, и я ловлю себя на том, что невольно тоже делаю шаг навстречу. Как бы я ни злился, меня тянет к ней. Всегда так было и, черт возьми, будет.
– На самом деле я хотела извиниться. Нельзя было скрывать это от тебя, и я хочу признать свою ошибку, а не винить тебя, – мягко говорит она.
«Что?»
– С каких пор?
Я снова напоминаю себе, что все еще злюсь. Правда, это очень трудно, когда хочется, чтобы она просто обняла меня и убедила, что я вовсе не такой ублюдок, каким себя считаю.
– Мы можем поговорить? Так же как на террасе? – Даже после того как я сорвался, она смотрит на меня широко распахнутыми глазами с такой надеждой, что видно и в темноте.
Мое первое побуждение – отказать, напомнить, что у нее была возможность поговорить со мной каждый день с того самого момента, как она решила, что «нам нужно побыть порознь». Вместо этого я тяжело выдыхаю и, соглашаясь, киваю. Не успокаиваю ее прямым ответом, но еще раз киваю и прислоняюсь спиной к дереву.
Она явно не ожидала, что я сдамся так быстро. Я как несносный ребенок радуюсь, что удалось застать ее врасплох.
Она опускается на колени и садится на траву, скрестив ноги. Кладет руки на голые ступни.
– Я горжусь тобой, – говорит она, подняв на меня глаза. В слабом свете фонарей со стороны террасы видно, что она слегка улыбается. Ее глаза мягко светятся похвалой.
– Почему? – Я ковыряю кору, ожидая ответа.
– Потому что ты просто взял и ушел. Я видела, как Лэндон провоцировал тебя, но ты ушел, Хардин. Это для тебя огромный шаг вперед. Надеюсь, ты понимаешь, как много это для него значит – то, что ты его не ударил.
Будто ему не все равно. Последние три недели он действовал у меня за спиной.
– Ни черта это не значит.
– Значит. Для него это много значит.
Я отрываю от ствола широкую полоску коры и бросаю ее себе под ноги.
– А что это значит для тебя? – спрашиваю я, старательно разглядывая дерево.
– Еще больше. – Она проводит рукой по траве. – Для меня это значит еще больше.
– Достаточно, чтобы ты осталась? Или «еще больше» подразумевает, что ты и правда гордишься мной, я хороший мальчик, но ты все равно уедешь? – Не получается скрыть жалкую мольбу в голосе.
– Хардин… – Она качает головой, определенно стараясь придумать себе оправдание.
– Лэндону лучше других известно, что ты для меня значишь. Он знает, что ты моя единственная надежда, но ему, черт возьми, было все равно. Он возьмет тебя с собой на другой конец страны, забыв обо мне, и это очень больно, ясно?
Вздохнув, она закусывает нижнюю губу.
– Когда ты говоришь такие вещи, я забываю, почему с тобой спорю.
– Что? – Откинув со лба волосы, я сажусь на землю и прислоняюсь спиной к дереву.
– Когда ты говоришь, что я твоя единственная надежда, и признаешься, что тебе больно, я вспоминаю, почему так люблю тебя.
Я смотрю на нее и замечаю, что ее голос звучит очень убежденно, несмотря на ее заверения, что она якобы не уверена в нашем будущем.
– Ты же прекрасно это знаешь. Без тебя я полное дерьмо. – Может, стоило сказать «Без тебя я никто, люби меня», но что вырвалось, то вырвалось.
– Неправда, – нерешительно улыбается она. – Ты хороший человек, даже когда поступаешь плохо. У меня дурная привычка указывать на твои ошибки и не давать тебе о них забыть, хотя на самом деле я нисколько не лучше тебя. Моей вины в том, что наши отношения обречены, не меньше.
– Обречены? – Черт, я слышал это уже слишком много раз.
– Я имею виду, разрушены. В этом столько же моей вины, сколько и твоей.
– С чего это они разрушены? Почему бы нам просто не исправить все?
Она снова вздыхает и слегка откидывает голову, чтобы посмотреть в небо.
– Не знаю, – произносит она и, видимо, удивляется своему ответу не меньше, чем я.
– Не знаешь? – повторяю я, улыбаясь.
«Черт, мы просто ненормальные».
– Не знаю. Я думала, что уже все решила, а теперь сбита с толку, потому что вижу, как ты действительно стараешься.
– Видишь? – Я стараюсь, чтобы это прозвучало как можно более безразлично, но чертов голос подводит меня и вырывается наружу каким-то мышиным писком.
– Да, Хардин, вижу. Только не знаю, что теперь с этим делать.
– Нью-Йорк точно не поможет. Он не будет новым стартом в жизни, или что еще ты там думаешь. Мы оба знаем, что ты просто ищешь легкий способ избавиться от всего этого, – говорю я и машу рукой между нами.
– Ты прав. – Она вырывает из земли пучок травы, и я не могу не порадоваться, что наши отношения длились достаточно долго для того, чтобы я знал, что это у нее такая привычка.
– Сколько времени тебе нужно?
– Не знаю. Сейчас я и правда очень хочу в Нью-Йорк. В Вашингтоне у меня все складывалось не лучшим образом. – Ее лицо омрачается, и я вижу, как она покидает меня, погружаясь в собственные мысли.
– Ты прожила здесь всю жизнь.
Она моргает и, глубоко вздохнув, бросает травинки себе на ногу.
– Вот именно.
– Ты готов вернуться в дом? – шепчу я, прерывая молчание. Хардин ничего не говорил, и за последние двадцать минут я тоже так и не придумала, что еще можно сказать.
– А ты? – Он поднимается с земли, опираясь о ствол, и отряхивает свои черные джинсы.
– Если ты готов, то и я тоже.
– Я готов, – ехидно улыбается он, – но если ты хочешь еще поговорить о том, готовы мы или нет, то я не против.
– Ха-ха, – закатываю я глаза, и Хардин подает мне руку, чтобы помочь подняться.
Его пальцы мягко обвивают мое запястье, и он тянет меня вверх. Не отнимая ладони, он только передвигает ее ниже и берет меня за руку. Я ничего не говорю в ответ ни на нежное прикосновение, ни на знакомый взгляд, – он всегда так смотрит, когда его гнев прячется глубоко внутри и уступает место любви ко мне. Этот простой и непосредственный взгляд напоминает мне, что часть меня нуждается в нем и любит этого человека больше, чем я готова признать.
