до самого пупка, прикусывая животик. Одновременные, более горячие ласки второй парой губ — Глеба — спины, будоражили, заставляя выгибаться в руках мужчин.
Одновременно оказавшие у промежности пальцы, вызывали неловкость, стыд и, противоречиво, более яркое возбуждение. Во мне боролись два желания: оттолкнуть и принять.
О том, что что-то предпринимать уже поздно, я поняла, когда полностью обнаженная сидела на Саше, к нему спиной, оплетая его бедра своими ногами.
Сам он сидел, опираясь на низкую спинку кровати.
Когда я поняла, что Глеб даже не собирается раздеваться и перекатывается к краю постели, схватила его за руку, умоляя взглядом остаться.
— Лен, я тут, никуда не ухожу… — В тоне его голоса звучало удивление, он словно задавался вопросом “что случилось?”.
— Я… Я думала, что тебе неприятно будет… ну, еще один мужчина… — Совсем засмущалась я.
— Главное, что ты — тут, неужели думаешь, что добровольно лишу себя удовольствия? — Глеб почти рассмеялся, глядя шоколадными глазами, в которых плескались озорство и умиление.
И пока Саша медленно насаживал на себя, придерживая за талию, Глеб не раздеваясь и смотря мне в глаза медленно приближался лицом к моим бедрам, лаская короткими жалящими поцелуями. В его глазах было столько огня и в мимике лица столько голода, словно и не он не так давно вколачивался в меня со всей доступной ему мощью.
Когда его язык показался между губ и опустился в первом трепетном движении на уже пульсирующий от ожидания бугорок, я не выдержала и закрыла глаза, полностью отдаваясь ощущениям.
Саша медленно покачивал меня вперед и назад, растягивая обоюдное удовольствие, проворный язык Глеба между тем распалял, заставляя стонать и выгибаться, откидывая голову на плечо Саши и охватывать его шею руками. Поцелуй оказался таким же медленным и сочным, как и неторопливые движения члена внутри, в противовес становящемуся все более грубым напору языка.
Новые, не вписывающиеся в общий сюжет ощущения, заставили резко открыть глаза.
Встретившись с серыми и голубыми озерами, чьи владельцы увлеченно ласкали губами мою грудь, закрыла их опять.
Нет, я могла сейчас выгнать Бориса… или Тима с Борисом, или всех четверых. Испортив все.
Злость кольнула и пропала.
Я отпустила события на самотек, не желая становиться в бессмысленную позу “оскорбленной добродетели”.
Глаза мужчин и мимика их лиц говорили о многом. Я не нашла липкого сластолюбия, похоти, только чистую, незамутненную страсть, что сродни голоду, удовлетворение тем, что они видят, трогают, чем хотят обладать.
Желание отдавать раньше, чем брать.
Впереди еще целый год без них, не считая Бориса и, возможно, Тима.
Так к чему излишняя и никому не нужная стыдливость?
Я полностью отдалась ощущениям, тому трепету и солнечной нежности, обжигающей страсти, тягучему томлению, что вызывали мужчины. Отвечая настолько, насколько я могла ответить всем четверым.
Оставшиеся несколько часов до рассвета, мы провели вместе, то лениво лежа на руках-ногах друг друга, в сложной фигуре, на скинутых на пол матрацах.
То опять распаляясь и соединяясь в причудливом многоруком танце.
Оказалось, что заниматься любовью можно не только вдвоем. Мои мужчины творили волшебство губами, языками, руками, ласковым шепотом, рваным дыханием, хриплыми стонами.
Что поразило больше всего: никто не пытался склонить меня к оральному сексу или поиметь сзади… Совсем сзади.
Они брали меня по очереди.
Уделяя внимание всему телу, в том числе и гигиене.
Не знаю кто, но кто-то просто принес обычный таз с горячей водой и полотенце. Правильно, зачем время на пробежки до ванной тратить? С иронией думала я гораздо позже.
Тогда же мне оказалось совсем не до размышлений.
Если и существуют идеальные половинки, то, наверное, вот они. В нашем случае — пятые части одного целого.
Мужчины заснули, когда за окном начало сереть, они отключались один за другим. Последним уснул Борис, уткнувшись носом мне в макушку и невнятно рассказывая о том, что он счастлив и немного злорадствуя по поводу того, что он-то “там”.
Мальчишка.
Я улыбнулась и встала, решив посетить ванную и столовую. Сна не было ни в одном глазу, напротив, проснулся зверский аппетит.
В столовой сидел один из военных, угрюмый брюнет. Он с легкой насмешкой смотрел за тем, как я поглощаю еду, при этом старательно делая вид, что моя персона совсем его не интересует.
Уже на выходе из столовой застал его грубоватый голос:
— И как это — иметь свой гарем?
— А ты попробуй, узнаешь. — Подмигнула и тоже отправилась спать, в сопровождении хриплого смеха
***
— Все, мне надоело. — Борис, гневно сверкая глазами, ввалился в комнату, даже не пытаясь отряхнуть пальто от снега, а еще лучше — его снять. — Собирайся, поедем…
— Куда? — Безразлично уточнила, отвлекаясь от увлекательного занятия — разглядывания потолка.
Шел третий день как мы вернулись из России.
И третий день я не находила себе места, то и дело скатываясь в тихие истерики или апатию.
Прощание с Сашей, Глебом и Тимом вышло сухим и скомканным. Я боялась разреветься и тем больше сгустить и так напряженную атмосферу. Мужчины тоже прятали глаза. И только Тим сжал на прощание и тихим шепотом пообещал приехать в самом скором времени.
Знаю я его “скорое время”. Не меньше месяца, а то и двух.
На подобие вокзала нас отвезли те же в штатском. Хитроватое выражение лица рыжего, то и дело ощупывающего меня взглядом, напрягало и выводило из себя.
Борис бросал на мужчину косые взгляды, но молчал, успокаивающим жестом проводя то по руке, то по плечу. В какой-то момент уловила в его глазах злорадство, но так и не поняла к чему оно относится.
В Германии же на меня навалилась тоска.
Огромная. Всепоглощающая. Она поглотила мое хорошее настроение, надежду, радость и даже чувство юмора. Грозясь слопать и всю меня в самое ближайшее время.
— Да хоть просто пройтись. — Отрезал Борис, вытаскивая из шкафа теплые брюки и свитер. — На улице — сказка, снег валит огромными хлопьями и тишина.
