у него планы. Несмотря ни на что, я не могу сказать ему об этом. Я не могу дать ему больше ничего, что он мог бы использовать против меня.
Его нога снова отдергивается, когда дверь открывается, и я вижу, как входят Хьюго и Хорхе, а между ними Изабелла. У нее разбита губа, но на лице — хорошо знакомый мне вызывающий взгляд, и я уверена, что она устроила одному из них настоящий ад, прежде чем они наконец сломались и дали ей пощечину, скорее всего, Хьюго. Не думаю, что Хорхе настолько глуп, чтобы сделать это.
Лицо Диего темнеет, когда он все это понимает, и в тот же момент я вижу, как Изабелла в абсолютном ужасе смотрит на меня, свернувшуюся калачиком на ковре, прикрывая руками живот.
— Что ты с ней сделал, гребаный монстр? — Кричит она, вырываясь из рук Хьюго, прежде чем он успевает остановить ее. Словно инстинкт, он хватает ее за волосы, наматывает их на кулак, оттаскивая назад, и она вскрикивает.
Хорхе открывает рот, чтобы что-то сказать, но не успевает. Диего выхватывает пистолет быстрее, чем я успеваю моргнуть, и выстрел на время оглушает всех нас, когда Хьюго падает на пол, истекая кровью из дыры во лбу.
— Я же говорил тебе не трогать их, — холодно говорит Диего, опуская пистолет. — Я полагаю, это Хьюго сделал это с ее губой?
Изабелла дрожит, прижавшись к Хорхе, на ее руке запекшаяся кровь Хьюго. Она отшатывается от него, как только понимает, что упала на него, и Хорхе кивает, слегка побледнев.
— Так и есть. Похоже, она доставила ему неприятности, но, конечно, это не оправдание, — быстро добавляет он.
— Конечно, это не гребаное оправдание, — выплевывает Диего. — Одна девушка доставила ему столько проблем? Нет, ему нужна была причина. Надеюсь, она того стоила.
Диего проходит мимо меня к Изабелле и берет ее за подбородок, поворачивая ее голову то в одну, то в другую сторону, не обращая внимания на тело Хьюго, лежащее у его ног. Я не могу перестать смотреть на него, на кровь, вытекающую из огнестрельного ранения на ковер.
— Убедись, что мы выплатим владельцам дома компенсацию за их ковер, — говорит Диего, осматривая лицо Изабеллы. — Не стоит быть грубыми с хозяевами.
По крайней мере, они живы. Это все, о чем я могу думать, пока лежу здесь, корчась от боли: мертвое тело всего в нескольких футах от меня, а мою сестру держит в руках человек, которого мы обе ненавидим и боимся больше всего на свете.
— Все не так уж плохо, — наконец говорит Диего. — Мне придется отложить ее продажу, пока ее раны не заживут, но человек, которому я планировал ее продать, сказал, что сможет встретиться на несколько дней позже, чем планировал, так что все может получиться. — Он отпустил ее лицо и снова повернулся ко мне. — Что касается тебя…
Изабелла открывает рот, чтобы что-то сказать, а я смотрю на нее, надеясь, что она увидит выражение моего лица. Я не думаю, что она скажет что-нибудь о ребенке, думаю, она придет к тому же выводу, что и я, но я также знаю, что она, скорее всего, в такой же панике, как и я, и в два раза чаще позволяет своему языку убежать от нее.
Диего тянется вниз, снова поднимая меня на ноги. Я не могу не вздрогнуть, а он смеется, как будто ему все это доставляет истинное удовольствие.
— Не волнуйся, — говорит он беззаботно. — Я больше не буду тебя бить. По крайней мере, пока.
Он машет Хорхе, который отводит Изабеллу в сторону, а затем подводит меня, чтобы я встала рядом с ней. Она тут же берет мою руку в свою, обе связаны одинаковыми узами, и я цепляюсь за ее пальцы, нуждаясь в чем-то, в чем угодно, лишь бы заземлить меня, не дать мне рассыпаться.
— Вы сделали из меня дурака, — жестко говорит Диего, глядя на нас обоих. — Ваша семья сделала из меня дурака. Или, по крайней мере, пыталась. Но я упорствовал. Я продолжал искать способы добиться того, чтобы семья Сантьяго поняла, что Диего Гонсалес — не тот человек, которому можно перечить. — Его глаза сужаются, когда он останавливается лицом к нам. — И теперь я преуспел.
— В чем? — Прошипела Изабелла. — Ты держишь нас здесь. Поздравляю. Ты захватил двух женщин и даже не сам, а отправил за нами своих головорезов. Ты большой и страшный человек. Но это не значит, что все кончено. Мой муж спас меня от укротителя невест. Муж Елены работал на чертов гребаный Синдикат. Думаешь, ты страшнее? — Она смеется, грубым, хриплым, гогочущим звуком, который я не уверена, что когда-либо слышала от своей сестры раньше. — Ты — ничто. И когда они придут за тобой, ты умрешь никем.
Она отшатывается назад, плюет ему в лицо, и я вижу, как Диего напрягается, как сжимает руку, физически удерживая себя от того, чтобы наброситься на нее за это. Он тянется вниз, достает из кармана носовой платок. Медленно вытирает плевок с лица, заправляет платок обратно, а затем так же небрежно, словно достает что-то с полки, делает шаг вперед и бьет меня в челюсть.
Боль пронзает меня насквозь, от ее силы комната на время начинает плыть, и я падаю спиной на книжную полку. Книги падают на пол, и я падаю, а Диего стоит и смотрит на меня с беспечным выражением лица, в то время как Изабелла в шоке вскрикивает.
— Смелые слова от смелой маленькой девочки, — усмехается он. — Я не могу наложить на тебя руку, поскольку намерен продать тебя. Но это неважно. Даже лучше, я думаю. Ты сможешь выдержать удары. Я знаю кое-что из того, что делал с тобой укротитель невест, из тех историй, которыми он известен. Уверен, ты выдержишь боль и все равно выплюнешь ее мне в лицо, если только я не сделаю с тобой что-то по-настоящему ужасное, что-то, что сделает тебя непригодной для продажи, а я не хочу этого делать. Я не могу принять полную потерю.
Я смутно слышу, что он говорит, и страх ползет по моей коже, оседая в костях от тошнотворного осознания того, что это значит. Если он вымещает свою жестокость на мне, если он готов ударить меня, а не Изабеллу, потому что планирует продать ее, значит, он не намерен продавать меня.
Это значит, что у него на меня есть другие планы. Что-то, что, я уверена, будет гораздо хуже.
— Видеть, как твоей сестре больно, — продолжает Диего, сгибая руку,
