В следующее воскресенье, с одобрения Дика, она подняла этот вопрос.
– Чарльз, Дик показывал нам рисунки, которые он сделал для мистера Боннеми. Если бы ты нашел время взглянуть на них, то нашел бы их интересными.
– Действительно? И что же это за рисунки? – спросил Чарльз, сидя напротив сына.
– Это рисунки, связанные с моей работой, папа. Несколько набросков и несколько проектов. Все они иллюстрируют нашу местную архитектуру. – Дик встал и принес свою папку. – Хочешь посмотреть, папа?
Чего Дику стоили эти слова, было для его матери и сестры совершенно очевидно. Но только не для Чарльза. Он хоть и бросил беглый взгляд на папку, но взять ее даже не попытался.
– Мистер Боннеми видел твои рисунки?
– Да. Он был так добр, что назвал их замечательными.
– А как насчет Мартина Кокса? Он, кажется, часто заходит в мастерскую Боннеми. Так что ему ты их тоже наверняка показывал?
– Да, ему они тоже очень понравились.
– Ну что ж, раз эти два почтенных господина, вполне разбирающиеся в таких вопросах, уже высказали свое суждение, полагаю, что мое мнение тут не требуется. Я мало понимаю в архитектуре. Мои комментарии покажутся тебе бесполезными.
Дик повернулся и вышел из комнаты, унося с собой свою папку. Не успела дверь за ним закрыться, как Сюзанна напустилась на отца:
– Папа, я тебя не понимаю! Почему ты так обращаешься с Диком?
Не дожидаясь ответа, она вышла вслед за братом. Кэтрин осталась сидеть напротив мужа.
– Мне остается только повторить слова Сюзанны: почему ты так с ним обращаешься?
– Я всего лишь сказал ему правду. Этому мальчику не интересно все то, что я мог бы ему сказать. Он успел показать эти рисунки всем, прежде чем снизойти до меня, и то лишь по твоей просьбе.
– Он не подходил к тебе ни с чем раньше, так как боялся твоего безразличия. А теперь его опасения оказались обоснованными. И только лишь потому, что он выбрал профессию, которую ты связываешь с именем Мартина Кокса.
– Кокс и впрямь сыграл в моих делах большую роль, чем мне хотелось бы.
– И из-за этого ты хочешь, чтобы и мы прекратили нашу с ним дружбу.
– Я бы хотел, чтобы этой дружбы вообще никогда не было.
– Я не в силах изменить то, что уже свершилось. А в том, что касается Мартина, я не стала бы этого делать, даже если бы и могла.
– В этом случае нам нечего больше обсуждать.
– Я бы много чего могла тебе сказать, если бы была уверена, что ты отнесешься к этому с пониманием. И я бы хотела, чтобы мы сумели достигнуть взаимопонимания. Но то, о чем ты меня просишь, – чтобы я оставила дружбу и друга…
– Я ни о чем тебя не просил. Я просто высказал тебе свои чувства. Для большинства женщин желания мужа было бы достаточно, но ты вынуждаешь меня на прямые запреты, превращая тем самым, в домашнего тирана. Возможно, ты меня таким и представляешь. Ты всегда отличалась даром неправильно меня истолковывать, а теперь я чувствую себя оставленным собственными детьми и женой в придачу. Особенно Дик – с того дня, как я вернулся, он стал до крайности мрачным и грубым. А теперь, с этими рисунками, он хочет, чтобы я потрепал его по голове и сказал, какой он умница.
– Чарльз, он еще ребенок. Ему всего шестнадцать лет. И ты, как взрослый человек, мог бы сделать ему снисхождение. Ты его отец, самый главный человек в его жизни. И он, конечно, стремится получить твое одобрение. Это же совершенно естественно. Он мальчик, и ему свойственны мальчишеские чувства.
– А ты считаешь, что я взрослый мужчина и поэтому у меня своих чувств нет?
– Твои чувства мне известны. Ты горько разочарован тем, что его выбор профессии совершенно не совпадает с тем, что прочил ему ты. И ты не можешь ему этого простить? В твоей душе нет места для интереса к его занятиям?
– Абсурдно говорить о прощении. Однако я, как ты говоришь, готов оказать снисходительность, принимая в расчет то, что он попал под дурное влияние во время моего отсутствия.
Чарльз встал и подошел к двери.
– Я отправляюсь к себе в кабинет. Можешь сказать сыну, что я хочу принять его там, чтобы взглянуть на эти драгоценные рисунки. Может быть, мы лучше поладим, когда останемся наедине, без тебя и его сестры.
Но Дик, узнав о решении отца, разразился бурным протестом.
– Никогда, никогда, никогда больше не буду я пытаться заинтересовать его своими делами. Или чем бы то ни было еще. Он специально хотел меня унизить, и при первой же возможности сделает это снова. Но я не предоставлю ему такой возможности. Не надо, мама, больше говорить мне о любви и уважении между отцом и сыном, потому что в моем случае их больше не существует. Я не интересую моего отца. Ну и что с того? Все это время я отлично обходился без его любви. И теперь обойдусь.
Все, что ни говорила Кэтрин, не могло заставить ее сына отказаться от своих слов. Рана оказалась слишком глубока. И хотя в глубине души она надеялась, что со временем они все же научатся понимать друг друга, факты говорили против этого.
Чарльз был исполнен такой решимости восстановить свое былое положение в бизнесе, что Джинни, заехав как-то на Розовую виллу, напустилась на него с упреками в том, что он изолировал себя от мира.
– Бал у Боманри на прошлой неделе, прием у Джинотти неделей раньше, а Яртов не было ни на том, ни на другом! Будь добр, Чарльз, объясни мне это.
– Я не собираюсь принимать участие в публичных мероприятиях до тех пор, пока не окажусь на равных с теми людьми, которых мне предстоит на них встречать.
– А как насчет частных встреч? Ты будешь принимать приглашения от друзей?
– Нет. Я не смогу отплатить им таким же гостеприимством. Во всяком случае, в этом доме это невозможно.
– Но ведь ты можешь поехать в Чейслендс на неофициальный обед в кругу семьи?
– Ты забываешь, дорогая, что мы с твоим мужем в не очень-то хороших отношениях.
– Ах, эти мужчины просто смешны! Быть в ссоре в течение стольких лет! Я даже не знаю, кто из вас хуже, – ты или Джордж. Ну, уж если ты не хочешь ехать сам, может быть, ты не станешь возражать против того, чтобы Кэтрин с детьми поехали? Конечно же, я сама пришлю им экипаж.
– Я не возражаю, – сказал Чарльз. – Они вольны поступать по своему усмотрению.
С этого момента Кэтрин и дети стали время от времени получать приглашения в Чейслендс. Иногда на чай, иногда на ужин. И всегда на эти встречи приглашался Мартин.
– Разве это не здорово с моей стороны? – сказала как-то Джинни, оставшись наедине с Кэтрин, пока оба мужчины и дети находились в бильярдной. – Разве я не ангел, что устраиваю вам с Мартином такие встречи? Я всегда посылаю ему приглашения, когда знаю, что ты должна приехать. Я просто сообщаю ему, что семья соберется в такое-то время, и выражаю надежду, что он тоже к нам наведается. И как ни странно, ему это всегда удается.
