— Что рассказывать?
Я сажусь, но даже не пытаюсь понежиться под солнцем. Не то место, не та компания. Все — не то.
— Не уверена, что переслушаю твою жизнь, да и не шибко она мне интересна. Так что давай ближе к моему сыну.
— И что мне рассказать про него? Кроме того, что он не умеет запирать двери.
Реджина хмыкает и неожиданно понимающе, с намеком тянет:
— Любила его, наверное, да?
— Хотите знать, не пытаюсь ли я ему отомстить? Чем же? Тем, что не считаю его достойным отцом для ребенка? Это просто факт.
— Детка, — наклоняется ко мне Реджина. — Не делай из меня дуру. Вон там стоит какая-то машина, очевидно призванная разнести по кусочкам любимый траходром Райана, — обводит рукой она «фазенду». Вау, что-то новенькое. — Ради ребенка. Не бог весть что, но это ужасное место долгие годы было предметом его гордости. Значит, старается измениться. Считаешь, это ничего не стоит?
— Считаю, он обожает пускать пыль в глаза, — парирую я. — И еще гордится, когда кого-нибудь как следует обманул.
— Брось, она ему правда нравится. Девчонка ваша. Прелесть, а не ребенок. На тебя похожа.
— Я знаю.
— Если бы не глаза, я бы точно настояла на экспертизе ДНК. Но глаза Райана. И у деда был такой же дефект.
— Разве дефект? Мне нравится.
— Конечно нравится. Ты же влюблена в моего сына.
Говорит это и поворачивается ко мне, оценивая реакцию. Смотрит из-под полуопущенных ресниц. Я поджимаю губы, но молчу: мне нечего сказать. Сумела ли я разлюбить Райана? Без понятия. Но я опять же не из тех, кто умеет отдаваться без эмоций. Наверное, это и ответ.
— Валери, — вдруг недобро продолжает она. — Пока ты занималась с дочерью, я расспросила сына о том, откуда ты такая взялась. Что-то он мне рассказал, что-то показал. Чек, например, с твоим посланием. Не могу сказать, что не захотела свернуть тебе шею за пожелание моему ребенку одинокой жизни, но сейчас не об этом. А теперь послушай меня внимательно. Если мужчина три года хранит помятую бумажку с корявыми письменами, вместо того чтобы выкинуть ее в мусор, не надо крутить придурку яйца. Ты уже накрутила. Что ж вам объяснять-то все надо?
Ее слова находят какой-то отклик в моей душе. Услышав про чек, я была в совершенном смятении, даже не знала, как реагировать, и предпочла в итоге проигнорировать. Тем более что и Райан ничего внятного сказать по этому поводу не сумел. Но у Реджины другое мнение. А я, как известно, еще только постигаю искусство прозорливости.
Так и не дождавшись от меня никакой реакции, мать Райана продолжает:
— Всегда думала, что сын выберет кого-то вроде себя. Остальных он просто подомнет под себя и со временем раздавит.
— Забавно. Моя мама, напротив, считала, что одинаковые люди друг другу не подходят, — зачем-то говорю, вспоминая, конечно, нас с Клинтом.
— Мамы, значит, нет. Папа?
— Папы никогда и не было.
— Славно. Не придется знакомиться семьями. Терпеть это все не могу.
Кажется, я решила: Реджина мне не нравится.
Она поднимается из шезлонга и вдруг застывает:
— Детка, повторить подвиг самодостаточной мамочки-героини, вырастившей хорошую доченьку, может каждая дура. Я тебе больше скажу: совсем дурам только это и остается. А вот пытаться построить семью так, чтобы на выходе никого не искалечить, ты еще попробуй. Я вроде дурой себя никогда не считала, а вон, полюбуйся, что вышло. — Она обводит рукой «фазенду». — Тридцативосьмилетний плейбой, не вылезающий из зала суда, уличенный в сексуальных домогательствах, раскладывающий девок на обеденном столе при незапертых дверях и не способный признать, что влюбился и все испоганил. Родительская гордость. Думаешь, когда мой мальчуган по ночам орал и звал мамочку, я могла подумать, что из него вырастет это?
Пытаясь себе представить, что должна чувствовать по поводу образа жизни Райана Реджина, я не могу не улыбнуться. Да она наверняка каждый день за завтраком с ужасом берет газету, ожидая информации о новом судебном разбирательстве с участием сына. Или о чем похуже.
— С внучкой-то дашь повозиться? — неожиданно миролюбиво заканчивает она.
— Приезжайте. Но только сначала позвоните. Лучше раза три.
Реджина довольно хмыкает и уходит в дом. Я, подумав, направляюсь следом и слышу потрясающее финальное напутствие:
— Женись на ней. Мама придет проверит. И научись уже запирать дверь, ради всего святого! У тебя ребенок. Думай головой!
Эпилог
Топот ног из коридора доносится такой, что я вынуждена прерваться на полуфразе, распахнуть дверь и удивленно уставиться на вверенных мне менеджеров. Моя новая должность называется «координатор проектов». Это то же самое, что делал когда-то с нами Эперхарт, а после иска Сибил наотрез отказывается. То ли чтобы не домогаться, то ли чтобы не домогались. Меня оба варианта устраивают. Кстати, Райан вообще здорово пересмотрел аппарат управления «Айслексом» после исков. Сейчас у него в руководстве больше реальной помощи. Но в офисе нынче… скучнее. Тотализатор на личную жизнь босса прогорел, я тут еще с Джули такая недвусмысленная появилась. Тоска, короче.
— В фойе, — шепчет Алисия О’Брайен, поймав мой вопросительный взгляд.
Хорошая девчонка. Хотя отнеслась ко мне с большим скепсисом, потому что именно она была той второй личной помощницей, из-за которых я так возревновала Райана, что решилась с ним спать. То есть по факту все, что она обо мне знала, — «та рыженькая, которой Эперхарт пробил контракт за то, что она раздвинула перед ним ноги». Оглушительное вступление. После такого я бы себе тоже не понравилась.
Свернуть разговор я пытаюсь побыстрее, хоть это и непрофессионально. Но кабинет менеджеров опустел. Да вообще все здание как будто стекло в фойе. Даже несмотря на то, что меня в «Айслексе» все еще немного сторонятся по старой памяти, протискиваться в первые ряды приходится всерьез. Но начальникам, даже маленьким, можно: никто не перечит.
Я как раз успеваю к кульминационной части, когда пьяный в стельку, помятый и растрепанный Сержио Родос вваливается в двери. Он с воплем отбивается от пытающегося его выставить охранника и под насмешливое «Пропустите!» от Эперхарта минует вертушку.
— Сержио! Дорогой мой друг, — протягивает довольный Райан, направляясь к нему и распахивая руки как будто бы для объятий.
— Ты… ты! — рычит Сержио, раздувая щеки и тыча пальцем в заклятого друга. Так и вижу, как из его рта брызжет слюна. Галстук, кстати, каким-то образом на спине оказался. — Ублюдок! — срывается на истошный ор Родос. — Ты меня разорил! Ты! Я знаю, что ты! Твой почерк!
— Не понимаю, о чем ты. У тебя возникли проблемы? — прикидывается дурачком Эперхарт. Но так, что всем понятно: это только игра. — Может быть, я могу чем-то… помочь?
— Сдохни! И забери с собой свой «Айслекс». И всех своих людей! И… чтоб вас всех этим вулканом накрыло, сволочи. — Он оглядывает нас кругом и орет: — Гниды Эперхартовские!
— За этим приехал на остров? — уточняет Эперхарт.
Добрался до нас, пробился на территорию «Айслекса», заставил весь офис спуститься — и только для того, чтобы наорать на Райана? Я поневоле начинаю немножко уважать Родоса. Не подумала бы.
— Ненавижу!
Хотя нет, нечего уважать. Родос попросту спятил.
— Выведите его. И да, Серж, передавай привет Веласко!
Родос воет раненым животным, когда его под руки тащат на выход два охранника. В толпе начинается возбужденный галдеж, шуршание, кто-то собирается просто уйти.
— Попрошу не расходиться, — однако догоняет всех эхом отскакивающий от высоких потолков голос Эперхарта. Он вытаскивает из кармана пиджака сложенный лист и разворачивает. — Джейсон Стромвелл, Кейша Николс… — начинает зачитывать он имена, вызывая в толпе недоумение и испуганные шепотки. — Джон Эрикс и Финли Брайт. Уволены по статье за промышленный шпионаж. Любое разглашение конфиденциальной информации из «Айслекса», включая сегодняшний случай, будет преследоваться по закону. Освободить столы до конца дня.
