— Чай будешь? Или воду. Тут вот таблетки есть какие-то…
— Кариш, все хорошо. Не переживай.
— Хорошо?! Если это, по-твоему, хорошо, то побоюсь представить, как выглядит плохо. Колись, что ты принимала.
— Транквилизаторы.
— Это такие опасные штуки, которые только психиатр может выписать?
— Точно.
— И тебе их никто не выписывал?
— Точно дубль два.
Карина вздохнула и потерла переносицу. Сумасшедшая. Пить такие лекарства по собственному предписанию!
— Рассказывай, что произошло. Явно же ты сделала с собой такой ужас не из-за войн. Это глупо. Война всегда была, есть и будет. Доведением себя до смерти ты не прекратишь их. В чем настоящая причина? И почему ты не можешь иметь детей? Так, — девушка руками развела в стороны воздух, словно бы это были ее мысли, — давай с самого начала, с того момента, как вы расстались с Волковым.
— Я не хочу…
— А мне все равно. Я тоже не хотела видеть тебя в полумертвом состоянии, но ты не спросила меня.
Ирина подтянула к себе ноги и переместила подушку под поясницу. Наверное, надо это сделать. Может, если один раз выговориться, во второй не понадобится пить успокоительные.
— Что я могу сказать в качестве начала… На момент отношений с Ваней жизнь казалась мне легкой штукой, и я искренне не понимала, почему кому-то может тяжело житься. Знаешь, сейчас, когда я пытаюсь кого-то чему-то учить, я вижу в этих людях себя. Человека невозможно научить. Он дикое животное. Пока не ударишь, не поймет. Пока жизнь не надает под дых, не осознает, как нужно относиться к другим людям.
— Я пока не пойму самого главного. Куда и почему исчез Ваня из твоей жизни? Он не принял наследство, и ты его выкинула из своей жизни?
— Я ушла к Сереже, — беззвучно сказала Вересова, будто только губами лениво пошевелила – так ей было стыдно в этом признаваться.
— Ну и дела. И чего ты ждала от такого козла? Ириша, ну ведь если человек тебя один раз предал, значит, для него это в порядке вещей. Его ничто не остановит от второго, третьего и сто третьего предательства.
Карина опечаленно покачала головой. Ей самой повезло с мужем, тут и говорить нечего. Она не знает, что такое предательство. Но в ее голове никак не укладывалась модель поведения большинства женщин. Почему женщины прощают изменников и предателей? Почему, когда им дана всего лишь одна жизнь, они бегают по кругу за уродами, которых не то что мужчинами, а даже людьми назвать сложно? Почему так повелось, что женщина стерпит все: и унижения, и насилие, и других женщин у своего мужчины? Почему бы просто уже не выйти из этой пещеры времен неолита и не заявить о себе громко, с достоинством. Почему бы не любить себя так, чтобы не прощать предателей никогда и идти дальше, к счастливой жизни?
— Что ты хочешь услышать от меня сейчас, Карин? Ты думаешь, я не поняла всей ошибочности своего поступка? Всей своей низости и гнусности? Поверь, поняла. Я захлопнула дверь перед ним за полчаса до Нового года, — всхлипнула девушка. — Оставила в той квартире все самое лучшее, что имела. Свалила в кучу, полила бензином и бросила в нее горящую спичку. Вот что я сделала со своей жизнью.
— Ты бы хотела к нему вернуться?
— Да, но я не имею на это никакого морального права. Я такая же, как Сережа. Оставила один раз, оставлю и еще.
— Ты слишком строга к себе. Кажется мне, что в отличие от своего бывшего ты многое усвоила. А как он сейчас живет?
— В целом хорошо. У него невеста и приемная дочь.
Глаза Карины округлились. Действительно, такого она не ожидала, когда вылетала из Италии…
— Все так серьезно?
— Насколько я знаю, да. У них скоро свадьба. И, Карин, это же Ваня Волков. Если он взял на себя опеку над этой девочкой, значит, он будет с ней до конца. Если решился на узаконивание отношений с этой женщиной, значит, все более чем серьезно.
— Да, Ваня твой в наши дни герой, — пробормотала Карина. — Ну хорошо, с ним все ясно. Жизнь на месте не стоит, и он не стал стоять, а пошел дальше. Имеет право, ведь так?
— Конечно. Я на него не злюсь и не обижаюсь. Какое я вообще имею право на любые чувства в отношении его?
— Ты имеешь право на чувства, но только про себя, а не вслух. Если уж сам отпустил когда-то человека, нечего следовать за ним навязчивой тенью. То есть ты из-за него накачала себя всякой дрянью?
— Нет. Из-за всего подряд. У них с Ксюшей (это его невеста) скоро свадьба, у Светы (дочь) лечение проходит успешно. Она плохо слышит, но появился шанс это исправить. А что я имею? — голос Ирины дрожал, как тонкая, рваная ниточка на ветру. Перережь ее — и замолкнет навсегда. — Все, что у меня сейчас есть, можно назвать одним словом — «ничего».
Порой это «ничего» включает в себя целую массу всего: мириады несбывшихся надежд, несметное число падений, после которых ты так и не встал, легионы собственных глупых решений и эгоистичных помыслов. Человек не не имеет ничего, он имеет множество того, что когда-то безвозвратно потерял.
— Не унывай, подруга. Ты, как я вижу, уже гроб и место на кладбище себе заказала. А как насчет того, чтобы попытаться двигаться, хотя бы пошевелить пальцем ноги? А? Ведь это тоже движение.
— Не хочу. Любое мое движение взывает к жизни катастрофы и катаклизмы. Не хочу вообще жить.
— А я не хочу подобное слышать. Сколько много дурости ты бы не натворила, сколько бы не напортачила, ты все равно остаешься моей Ирочкой, от которой я не отвернусь. В этом и заключается смысл существования — не поворачиваться спиной к нашим близким.
Вересова глотала слезы, уже не ощущая их вкуса. Она ими пресытилась. Пододвинувшись ближе к Карине, она положила голову аккуратно на ее животик и прильнула к ней, чувствуя тот невообразимый мягкий и нежный свет, какой дают нам родные люди. Они могут не жить с нами в одной квартире, не делить с нами ванную комнату, могут вообще обитать на другом конце этого цветного, полного воды шарика. Но ведь близкими людей делает не расстояние, вовсе нет, а готовность в любой момент поплакать и посмеяться вместе.
— Ненавижу их. Ненавижу, — зло выплюнула Ирина, размазывая слезы по промокшим, точно картонка, щекам.
— Кого, милая?
— Свою якобы семью! Папа не видит этого кошмара, того, что они со мной сделали. Папа ничего не видит.
— Он все видит, Ириша. Только не может никак тебе об этом сказать, и помочь тоже не в силах. Что там с твоей семьей?
— Думаю, с ними все прекрасно. Мать так и осталась змеюкой, с которой яд стекает литрами. Дарина… не знаю, ей, скорее всего, все так же по барабану мое существование.
— Почему ты сейчас одна? Где они?
