– А я отыграюсь за свою гордость, – процедил он сквозь зубы, – которую ты попирала ногами в тот день, когда заставила меня явиться в суд и умолять о разрешении видеться с собственным сыном!
Он отпустил Анджелу, и та покачнулась, чувствуя головокружение. У нее ушло несколько секунд, чтобы осознать происходящее. И тогда ужас, ужас от того, как легко она поддалась, сменился жгучим стыдом. И все это из одной лишь жажды мести за оскорбленную гордость!
Анджела вздернула подбородок, ее зеленые глаза сделались серыми, как Ледовитый океан. Она уже открыла рот, чтобы заявить мужу, куда ему следует пойти со своим подлым предложением, как внимание супругов привлек какой-то звук за закрытой дверью кухни.
Оба одновременно повернулись к ней и застыли, слушая, как Санди спускается по лестнице, волоча за собой что-то тяжелое. А потом, также одновременно, подняли глаза к кухонным часам, которые показывали всего лишь половину седьмого. Затем снова перевели взгляды на дверь.
Судя по времени, Санди, измученный своими горестями, проснулся слишком рано.
Краем глаза Анджела увидела, как Антонио сглотнул, прижав к бокам стиснутые в кулак руки. Внезапно его лицо побледнело, а глаза, наоборот, потемнели. Он тяжело задышал, и это сказало Анджеле, как муж переживает за свои с Санди отношения.
Хмм, переживает? А может, испуган? Не это ли Исабель имела в виду, упоминая о «жутком выражении» лица сына?
Несмотря ни на что, Анджеле стало больно за Антонио. Отец любил сына. Мать Санди могла сомневаться в чем угодно, но только не в этом. Она поймала себя на том, что инстинктивно коснулась руки мужа, словно успокаивая его. И почувствовала, как он напрягся, когда дверь кухни распахнулась и на пороге возник Санди.
Малыш был одет в джинсы, хлопчатобумажный трикотажный свитер, на его темной головке сидела бейсбольная кепка, а рука крепко сжимала лямку набитого до отказа рюкзачка.
Когда мальчик увидел отца, выражение его серьезного лица не изменилось. Однако Анджела была уверена, что Санди не знал о приезде Антонио: у старого дома были толстые стены, и, несмотря на горячность спора, супруги ни разу не повысили голос.
Теперь сердце Анджелы сжала боль уже не за отца, а за сына. Санди, игнорируя Антонио, вызывающе посмотрел на мать своими темно-карими глазами.
– Я ухожу из дома, – объявил малыш. – И не ищите меня.
Все это могло бы показаться смешным, но Анджеле было не до смеха. Санди сказал то, что думал: он и в самом деле намеревался уйти из дома, полагая, будто его никто не любит.
Если бы тут вдруг оказалась Каридад, Анджела бы с наслаждением выцарапала ей глаза.
Она шагнула к сыну, желая просто быть рядом, обнять его, дать ему почувствовать свою любовь… Но ее опередил Антонио, который повел себя гораздо рассудительнее. Не пытаясь прикоснуться к мальчику, он сел на корточки и хрипловато заговорил по-испански.
Санди лишь на мгновение перевел взгляд на отца.
– Давай по-английски, – приказал он. – Я больше не хочу по-испански.
Антонио, не медля ни секунды, перешел на английский, хотя слова сына должны были больно его задеть.
– И куда же ты пойдешь? – мягко спросил он. – У тебя есть деньги на дорогу? Если хочешь, я дам тебе взаймы, – предложил Антонио, видя замешательство в глазах мальчика, который, строя планы побега, естественно, не задумывался о такой мелочи, как деньги.
Нетрудно догадаться, что у него в рюкзаке, подумала Анджела, сдерживая слезы. Несколько игрушек, любимые футболки и новые тренировочные – раз сейчас на Санди джинсы. А в самом низу – старая подушечка, которую психологи назвали бы «утешителем». Только Анджела знала про нее, и Санди скорее бы умер, чем позволил бы прознать о существовании подушечки своему отцу.
– Не хочу я твоих денег, – гордо отверг предложение Антонио малыш.
– А как насчет завтрака? – спросила Анджела, опускаясь на корточки рядом с мужем. – Как же можно убегать из дому на голодный желудок? Заходи и садись за стол, – она протянула сыну руку, – я дам тебе соку и тарелку твоей любимой каши.
Санди даже не взглянул на протянутую матерью руку. Его глаза из-под нахмуренных бровей перебегали с одного лица на другое, на лбу собрались морщинки. Антонио еле слышно выругался. Анджела догадалась, в чем дело, и снова чуть не расплакалась: Санди впервые – насколько он мог помнить – видел своих родителей вместе!
Внезапно теплая и сильная рука предупреждающе сжала предплечье Анджелы. Превосходный тактик, Антонио умел принимать решения на ходу; она это прекрасно знала. Но то, как он быстро повернул ситуацию, привело в изумление даже ее.
– Не бросай нас, сынок…
Санди перевел взгляд на мать.
– А ты хочешь, чтобы я остался? – спросил он, так явно нуждаясь в «да» матери, что Анджела стиснула руки в кулаки, чтобы не броситься к сыну и не сжать его в объятиях.
– Ну конечно же. Ведь я люблю тебя, – сказала она вместо этого, а потом добавила, имея в виду и себя, и Антонио: – Мы оба хотим, чтобы ты остался.
Но слова матери не произвели на мальчика особого впечатления.
– А Каридад говорит, что ты меня не любишь, – обратился он к отцу обвиняющим тоном. – Она сказала, что я – ошибка твоей молодости.
– Должно быть, ты ее не так понял, – грустно ответил Антонио.
Глаза Санди презрительно блеснули.
– Вот еще. Каридад уверяет, что ты ненавидишь мою маму, потому что она родила меня, – продолжал он. – И что из-за этого ты живешь в Валенсии, а мы – в Дублине.
Пальцы Антонио впились в плечо Анджелы. Неужели он решил, будто она могла сказать сыну то, от чего бедняжка так страдает?
– Неважно, что говорит Каридад, Санди, – решительно вмешалась Анджела.
– Слушай нас с папой. А мы тебя очень-очень любим, – произнесла она с нажимом. – Разве иначе папа провел бы в самолете целую ночь без сна, чтобы прилететь к нам и узнать, правда ли ты разлюбил его?
Слова попали в цель: Анджела увидела сомнение в глазах сына. Санди повернулся к отцу.
– Почему ты прилетел? – спросил он.
– Потому что ты не хотел ехать ко мне в гости, – прямо ответил тот. – А мне грустно, когда тебя нет рядом.
А мне грустно, когда тебя нет рядом… Анджела почувствовала, что слезы снова подступают к глазам. Но эта боль была не из-за Санди, а из-за другого малыша, которого никогда не будет рядом.
То ли Антонио осознал, что значат его слова для Анджелы, то ли просто почувствовал, как она задрожала, пытаясь не расплакаться, но его рука сильнее обняла плечи жены, и он теснее привлек ее к себе.
Малыш тем временем глубоко вдохнул и чуть-чуть расслабился, хотя, видимо, не спешил расставаться со своими заблуждениями. Каридад нанесла ему слишком глубокую рану, которую невозможно было залечить двумя-тремя ласковыми словами.
