— Но чем же кончилось дело об убийстве?
— Точно не помню. Я даже не помню, действительно ли против того человека было возбуждено дело. Я знаю только то, что рассказал мне Том. Он уверяет, что более тщательный анализ показал: по своему психологическому типу поведение этого человека было поведением закоренелого преступника. Том уверен, что он мог совершить убийство, не моргнув глазом. Однако свидетельств, по которым его можно было бы привлечь за убийство семьи Тома, не было. Хотя ему с самого начала предъявляли обвинение в убийстве.
— По поводу которого Том и дал свое заключение?
— И в котором его признали невиновным ввиду его невменяемости. Но, конечно, это только грубая схема. Лучше сами расспросите Тома.
Я откинулась на спинку стула, а Роберта терпеливо ждала, когда ко мне снова вернется дар речи, и поглядывала на свои папки.
Поведение Тома ничем не намекало на пережитую им катастрофу. Воображаю, через что он прошел. Наверное, обвинял себя в том, что слишком легко позволил суду отвести его заключение, не настаивал на преследовании убийцы, и конечно, считал себя виновником смерти жены и дочери…
— Мне будет трудно вести себя с ним так, словно я ничего не знаю, — сказала я. — Не представляю, как быть.
— На вашем месте я остерегалась бы осложнений. Соблазнительная мысль о том, что вы оба в равной мере поражены судьбой, была бы, по-моему, ошибочной и опасной.
— Но что вы можете мне посоветовать, Роберта? В моем доме так одиноко…
— Понимаю вас. Но скажу вам прямо: если у вас с Томом будет более двух свиданий, у вас будет их десять и вы уже не расстанетесь. У нас здесь слишком мало незанятых людей, поэтому это обычно и происходит с такой неумолимостью. Старайтесь делать что-то и без него. Сходите в кино, назначьте кому-нибудь встречу… Может быть, ваши отношения сами собой и прекратятся. Это чертовски трудно в маленьком городе, где вы каждый день видите одни и те же лица, в одной и той же обстановке.
— У него никого здесь нет?
— Какое-то время он встречался с одной художницей-декоратором, Элен, но у нее не пошли здесь дела, и она скоро уехала. Вы бы, наверное, сказали, что они были близки, но когда она уехала, Том не казался сильно расстроенным.
Судя по всему, Роберту мало беспокоила моя задумчивость, моя неспособность справиться со своими потерями. Разве в таком состоянии я могла принять близко к сердцу чьи-то невзгоды? С другой стороны, отдавшись дружбе — или чем это еще должно было стать? — могла ли я рассчитывать, что моя собственная меланхолия будет понята правильно?
— Значит, вы не советуете мне сближаться с людьми, у которых достаточно поводов для душевных переживаний?
— Я не говорила, что не советую. Я сказала, что надо этого избегать.
— То же самое могу сказать о себе и я. Вы же знаете, что я пережила. Зачем совать в это ни в чем не повинного беднягу?
Наши глаза снова встретились. Очки она не надевала — верный признак, что ей хотелось, чтобы ее слушали.
— Не сравнивайте вашего положения с его, Джеки. Вы — жертва слепого рока, а Том — намеренного, устрашающего и безжалостного преступления. И в этом глубокое психологическое различие. Вы оглядываетесь по сторонам. Возможно, вы боитесь грузовиков. Но что вы знаете о перемене в поведении Тома после того, как его клиент уничтожил его близких? Какие запреты он на себя наложил? Какие сокровенные центры его натуры навсегда онемели?
— Ответьте мне на один вопрос, — попросила я. — Он вам нравится?
Роберта скривила гримасу.
— Он называл вас в числе своих друзей, — помогла я ей.
— Я ничего не имею против него, — сказала Роберта. — Но у меня очень мало настоящих друзей, и Тома Уола среди них нет.
— А как вы думаете, все, что он рассказывал — правда?
— Я знаю, что это так. Он показывал мне газетные вырезки, которые сохранил. Но, по-моему, дело не в том, правду ли он говорил, а в том, оправился ли он от происшедшей трагедии. — Она надела очки. — Не нужно торопиться, — сказала она. Потом, мельком посмотрев мне в глаза, она опустила взгляд и невнятно пробормотала: — Прикиньте, стоит ли…
Я догадывалась, что она хотела выразить этим холодным замечанием. И думаю, она неверно представляла себе мои потребности в сексе. Странно сказать, но секса мои размышления вообще не затрагивали. Это было еще слишком далеко от меня.
— Я буду вести себя так, как будто ничего не знаю, — объявила я наконец.
Роберта не ответила. Она, конечно, не станет передавать наш разговор кому бы то ни было. Уже одно то, что я подбила ее на подобное обсуждение, было в высшей степени удивительно.
Прошло несколько недель. Мы с Томом работали бок о бок: полностью заменили в ванной кафель, линолеум, оттерли песком пол. Том был такой славный, что я не переставая заклинала судьбу. Он был весел, обходителен, не скупился на комплименты, но не портил дела двусмысленностями. «Больше всего вам подойдет желтый — это ваш цвет». «Я принес гамбургеры и подумал, что к ним вы захотите молочный коктейль». «Когда ремонт закончится, ваш дом будет под стать хозяйке — такой же замысловатый и такой же уютный…»
Мы не вдавались в какие-нибудь личные обстоятельства друг друга, и кроме него я вообще ни с кем не общалась. Я была осторожна и не делала никаких шагов к сближению. И он в равной мере ничего не предпринимал.
Я прочла краткое изложение дела, которое Роберта составила по его предполагаемому иску. Газетных вырезок в папке не оказалось — только сухой перечень фактов, который в основном соответствовал тому, что Роберта мне рассказала. За исключением одной детали: фамилия Тома была Лоулер. Уолом он стал после калифорнийского эпизода.
Я ревниво к нему присматривалась, пытаясь обнаружить хотя бы намек на подавленность или чувство вины, но не находила никаких следов. Тем более, что он не был болтлив и говорил, тщательно подбирая слова. В искренности его манеры мне, впрочем, виделись отблески его прошлой практики психолога. Он мог спросить меня: «Как вы на это посмотрите?» или «Вы не возражаете, если я сделаю то-то?» Или: «Я вас слушаю, я с вами согласен…» В общем, он был внимательнее, чем средний мужчина.
Я не имела никаких предубеждений против людей, в прошлом переживших трагедию. Да и с какой, собственно, стати, если я не хотела, чтобы по этой причине люди избегали меня саму? Я не о светлой изнанке говорю, которая, якобы, есть у каждой тучки. Я полагаю, что, настрадавшись, стараешься быть крепче и жизнерадостней.
И вот, мне кажется, я видела, что Том полностью восстановил свои силы.
Я уже три месяца работала в Коульмене, когда проявились несомненные признаки готовящегося свидания. Мы по-прежнему бок о бок занимались ремонтом моего дома и к концу августа все закончили. На следующие выходные работы у нас не было и Том сказал:
