как я сказала, потом, так и быть, будет тебе каток, – сдается под гнетом обстоятельств.
Этого времени мне вполне хватает, чтобы сократить разделяющее нас расстояние. И раз уж девчонка к диалогу со мной не особо расположена…
– Значит, тебя зовут Макс? – обращаюсь к мальчику, протягивая ему руку. – А я – Игнат.
И если сперва на мой порыв он закрывается от меня, прячась за мать, то после второго озвученного имени выглядывает обратно.
– Игнат? – повторяет. – Моего папу тоже зовут Игнат.
Туманова едва слышно ругается себе под нос, глядя на меня теперь с откровенной опаской. Делаю вид, будто не замечаю.
– Максим Игнатович, значит?
– Вообще-то Олегович, – поправляет он меня. – Но…
Но тут отмирает его мать.
– И на этом нам пора, – перебивает ребенка. – Всего доброго, Игнат Алексеевич, – бросает непосредственно мне, а затем снова сыну: – Ты же хотел на каток? Поехали!
Будь ее воля, теперь бы точно свалила. Если не в здание прокуратуры, так в такси. И мне стоит больших усилий оставить свои конечности при себе, а не вцепиться, если не в горло, так хотя бы в руку, банально запихнув обоих на заднее сиденье, чтобы увезти, куда удобно уже мне самому.
– Да. Верно, – сосредотачиваюсь непосредственно на девушке. – В машину садись, – добавляю пока еще в предложении.
– Нет, – выдыхает она, отступая к дверям.
– Что, с ночевкой тут останешься? – делаю вид, словно меня не бесит ее реакция, пряча эмоции раздражения за новой добродушной усмешкой. – Или как ты себе представляешь все то, что будет дальше? – вопросительно выгибаю бровь.
Я, конечно, имею некоторый запас терпения.
Но не безграничный же.
Судя по тому, что она до сих пор не обвинила меня в сумасшествии на фоне преследования и не засыпала встречными вопросами о том, что я тут вообще забыл, то я всецело прав. Уже практически больше не сомневаюсь, новый анализ ДНК в скором времени это подтвердит. Вот и в голубых глазах отражается замученная обреченность и смирение.
– Мой отец областной прокурор, учти это, когда решишь что-то сделать, – предупреждает, наконец, сдаваясь.
Да мне пох*р, кто у тебя отец…
Но да ладно.
– Что, например? – отзываюсь беззаботно, разворачиваюсь и спускаюсь со ступеней. – Так говоришь, словно похитителя во мне увидела, – открываю заднюю левую дверцу и снова разворачиваюсь к ней лицом.
Она приближается медленно, будто через силу заставляет себя делать эти шаги. Я отсчитываю каждый. Сын, поймавший настроение своей матери, тоже притихает. Хотя в машину садится с улыбкой победителя, осматриваясь вокруг с восхищением. А вот Туманова замирает у дверцы.
– Выбор без выбора или похищение – иногда это одно и то же, – говорит тихо только для меня, прежде чем присоединяется к ребенку и сажает его к себе на колени, не забыв пристегнуться раньше.
Включаю радио.
– Пересядь. На переднее. Или придется тебе меня терпеть еще на полчаса или час дольше, если не поговорим сразу.
Настраиваю звук так, чтобы основная громкость шла к задним колонкам. Пока еще тихо.
– Значит, потерплю, – доносится от нее негромкое, но уверенное. – У тебя все равно нет детского кресла, – добавляет через паузу.
Она ж с принципами…
– Ну, извини, я как-то не в курсе был до настоящего момента, что оно мне пригодится, – отзываюсь справедливо. – Но ты продолжай в том же духе. Меня все устраивает, – «утешаю» следом.
Громкость так и не прибавляю. Наоборот, ее почти совсем не слышно, когда автомобиль трогается с места.
– Каток где?
– Парк «Семейный».
Больше ничего не говорит, сосредотачивает внимание на сыне, слегка расстегивает детский комбинезон и стаскивает с него шапочку, заботливо приглаживая темные волосики.
– Хочешь пить? – интересуется.
– Не, – отрицательно качает он головой. – Мам, а давай купим такую же машину? Красивая, – заканчивает с восхищением, трогая черную тканевую обивку переднего кресла с пассажирской стороны.
– И кто ее будет водить? – улыбается она, с интересом ожидая ответа. – У меня нет прав, я не могу. Ты – еще маленький для этого.
– Так я же вырасту, – справедливо замечает он.
– Вот когда вырастешь, заработаешь, тогда и купишь, и будешь ездить на такой. Она, знаешь, сколько стоит?
– Много, да? – грустно вздыхает мальчишка.
– Очень много, – согласно кивает его мать.
Ребенок ненадолго замолкает.
– Значит, вырасту, заработаю, куплю и буду тебя катать, куда захочешь, – выносит вердиктом по итогу.
– Договорились, – целует девушка его в щеку.
Я делаю вид, будто интересуюсь только дорогой – тем, что впереди, поглядываю в зеркала только при перестроении. Но и этого вполне хватает, чтоб каждая черта мальчишки впилась в разум, оставляя вместе с собой какое-то странно убогое чувство чего-то существенного, не поддающегося определению.
В самом деле похож на меня?
Если вспомнить все свои нелепые детские фотки, которые родители в свое время с особым фанатизмом развешивали по всему дому, то выходило, что да.
Цвет глаз такой же.
Оттенок волос.
Мимика.
А может я просто самого себя убеждаю?
Многие дети похожи. Друг на друга. На других взрослых.
Не все ж теперь мои…
Сходу.
Сама мысль – у меня есть сын.
Она…
Странная.
Чуждая.
Никак не приживается в моей голове…
Просто машина. Просто поездка. Просто два малознакомых мне человечка позади. Ничего экстраординарного, по сути.
Или за все эти годы я просто слишком тщательно и основательно разучил себя что-либо чувствовать?
И вряд ли сумею научиться обратному…
– Мам, а я в эту Канаду надолго уеду? И почему нельзя с тобой остаться? Я не хочу без тебя, – выдирает из мыслей очередной вопрос мальчишки.
Туманова косится на меня и не спешит отвечать так сразу. Лишь по прошествии минуты подает голос.
– Давай обсудим это после катка, дома? – предлагает.
– Значит, надолго, – грустно вздыхает ребенок.
– Это если твой отец даст разрешение. Насколько я помню, вывозить ребенка
