- Хорошо, - я лишь могу кивнуть, а в голове бьются лишь его слова «Поставь его на ноги и можешь просить у меня все, что твоя душа пожелает».
«Все, что душа желает».
Все. Что. Я. Захочу.
Глава 8.
- Эй, ботаник, у какого бомжа ты отнял эти штаны? – орет парнишка лет двенадцати, в спину другого. – Борьба была не на жизнь, а на смерть, да?
Громкий хохот оглушающе бьёт по ушам.
Маленький щуплый мальчишка – черные растрёпанные волосы, замученные серые глазки, вечно опущенные в пол – вжимает голову ещё сильнее в плечи, цепляясь за старую застиранную футболку, явно на размер, а то и на два больше него. Кофта вяло свисает с плечиков, кончики ее болтаются где-то около колен. Несколько раз заштопанные джинсы и потрёпанный рюкзачок не первой свежести дополняют столь бедный образ ребенка. Постоянные насмешки, болезненные тычки и подножки были неотъемлемой частью жизни одиннадцатилетнего Джеймса Николсона. Ему казалось, что каждый человек, проходивший мимо, тыкал в него пальцем и смеялся. Мальчик ожидал удара со всех сторон, постоянно оглядывался, шугаясь любых звуков. Лишь один человек в этой школе был добр к нему – милая девчушка с хвостиками, затянутыми яркими разноцветными резинками, ясными зелёными глазами и светлой улыбкой – его одноклассница Мелисса Уайт. Она всегда помогала ему «зализывать» боевые раны, отвлекала старших мальчишек на себя, лишь бы он мог спокойно пройти мимо или пообедать в столовой. Неудивительно, что в скором времени он влюбился в нее по уши.
Джеймс.
Никак не ожидал, что с возвращением в дом, кошмары, на время отступившие в больнице, вернутся вновь. Кошмарное прошлое никак не отпускает меня, опутав своими мерзкими щупальцами, с каждым разом сдавливая сердце путами из унижения и боли все сильнее. Пот крупными каплями скатывается по вискам, шее и спине, холодя кожу; горькие воспоминания мелькают перед глазами стоит мне только прикрыть веки и никакие дыхательные техники, что советовал чертов психолог лет пять назад, нихрена не помогают – руки дрожат так, что впору коктейли взбивать без блендера.
- Помоечник! – орут дети, что окружили меня толпой, учителя буквально пробегают мимо, старательно отводя взгляд. – Мерзкий ботаник! Нищеброд!
- Твой отец полное ничтожество!
Заткнитесь. Заткнитесь. Боже, просто закройте свои рты.
- Заткнитесь! – не выдерживаю, чувство унижения, которое я испытывал на протяжении всей школы, выплескивается в яростном крике и стакана с водой, что полетел на пол, разбившись вдребезги.
Хриплый стон, наполненный болью и злобой, заражённый где-то в глубине моего сердца, срывается с губ. Почему? Почему это случилось именно со мной? Я не хотел этого… Я хочу ходить, бегать и прыгать, наслаждаться жизнью, все то время, что отведено мне Богом. За что он меня так наказывает? Я просто хочу жить нормальной жизнью, неужели я так многого прошу?
- Почему вы блять не работаете!? – восклицаю я, отчаянно стуча по бесполезным, не чувствующим и капли боли ногам, что бесхозными колбасками лежат на кровати. – Работайте! Работаете!
- Что ты делаешь!? – громкий женский голос на какое-то время приводит меня в чувство.
Подняв глаза я вижу взъерошенную и сонную жену: ночная футболку видимо задралась во сне, оголяя небольшую полоску стройного живота, короткие шорты, совсем не скрывали хорошо подтянутых ног – она ходит на фитнес или от природы такая фигура? – карие глаза смотрят с какой-то странной эмоцией, и темнота спальни, окружающей нас, совсем не способствует распознаванию. Она смотрит на то, как крепко я стискиваю ноги, и явно видела то, как я избивал их, и кажется, какая-то часть нее сомневается, стоит ли подходить ближе.
- Прекрати, - тихо шепчет она.
- Отвали! – я знаю, возможно, у нее были свои причины соглашаться на этот брак и она не заслуживает такого отношения, что-то внутри меня привело к этому заключению, но это не отменяет того, что ее решение повлияло на наши жизни. Повлияло на то, что я теперь инвалид с кошмарами из прошлого, боящийся реакции любимой девушки на это известие. – Это мои ноги, что захочу, то и буду с ними делать!
- Хватит, - она приближается ко мне, хватая своими ладошками мои – в ней так мало сил, Дженнифер не сможет остановить меня, даже если очень захочет – окутывая их жаром своего тела, и крепко прижимает их к моим ногам. – Остановить.
Я рычу. Мне больно, отвратно, я противен сам себе. Моя жена меняет мне подгузники – что может быть ещё более унизительным. Мне хочется сделать ей также больно, как и мне сейчас. Чтобы не только я мучился, чтобы не только я сдыхал от душевной и физической боли.
- Я же сказал отвалить от меня! – я сильно дёргаю руками, отталкивая ее хрупкое тело, что, не успев сориентироваться в пространстве и явно не ожидая такого сопротивления, летит назад.
Громкий вскрик оглушает меня.
Подняв туловище в сидячее положение, стараясь не тревожить крепко зафиксированный корсетом позвоночник, я, наконец, могу рассмотреть то, что я натворил.
Алая кровь густыми медленными толчками выливается из маленькой ладошки, из которой торчит кусок стекла, от разбитого мною ранее стакана. Ещё один – более мелкий – впивается ей ступню, видимо наступила, когда по инерции от толчка сделала пару шагов назад, стараясь удержать равновесие. Симпатичное личико искажается от боли, в уголках глаз скапливаются хрустальные слезинки, но она не даёт и шанса скатится им по ее щекам. Она поднимает голову и в карей бездне помимо боли жгучим пламенем извергается вулкан из ненависти, обиды и чего-то ещё, что не разобрать.
С тихим стоном она поднимается на ноги, и кое-как направляется в сторону двери, стараясь не беспокоить поражённую ногу – ступает лишь на носок. Дверь с неприятным шелком закрывается, и я вновь остаюсь в тишине и темноте, а демоны прошлого наступают. Смеясь и тыкая пальцем, они окружают меня, превращая мою спальню вАд.
Дженнифер
Проснувшись от странного звука, а следом и какого-то крика, я явно не ожидала того, что увижу, как Джеймс бьёт свои ноги, будто пытаясь заставить их работать, заставить их чувствовать и ходить. И чего я уж точно не ожидала, так это того, что войдя в его комнату, уйду оттуда с дикой болью в руке и ноге. К моменту как я добралась до ванной, за мной выстроился кровавый путь – гонись за мной какой-нибудь маньяк, тут же нашел бы, - боль в травмированных конечностях усилилась.
Пока я осторожно вытаскивала стекло из руки, пришлось закусывать губы чуть ли не до крови, лишь бы этот упырь не слышал моих болезненных стонов. Потому что знаю, что будет злорадствовать, если покажу ему свою слабую сторону. Раны пульсировали и извергали из себя алую жижу, стекая, она пачкала белоснежный кафель, образовывая кровавую лужу.
Не знаю, сколько я потратила времени на обработку всех болезненных мест, но к тому времени, как я вышла из ванной и закончила с оттиранием крови со всех мест, которые я запачкала, на улице уже занимался рассвет. На стеклах, в огромном окне, что открывает вид на весь двор, разыгралось буйство красок, будто взбалмошный художник в порыве творческого кризиса выплеснул все на холст. Темно-синий плавно переходил в фиолетовый от него мягко переплетаясь, ложились алый, оранжевый и жёлтый. Где-то в далеке поблескивали розоватые оттенки.
Сна после ночных происшествий не было ни в одном глазу. И чувствую, сегодня я буду как вялая муха – уснула около часа ночи из-за подготовки важной статьи, над которой ещё работать и работать, необходимо будет взять интервью у одного человека, и для начала добиться его. Черт, а ещё ведь и Джима надо будет везти на физиотерапию, и в продуктовый надо заехать, да и в аптеку не помешает, тех лекарств, что выдали в больнице хватит на пару дней не больше. Как же много дел. Думаю, тренировки на какое-то время необходимо будет перенести домой, хотя, с учётом того, что мужу надо будет помогать с передвижением, ни какие нагрузки на фитнесе с этим не сравнятся.
