В нем каждая черта грубее, взрослее и глубже. Поцелуи — терпкие, пьяные, а хватка безумно крепкая и требовательная.
— Мы так и будем сидеть без дела? — спрашивает мужчина изменившимся голосом, продолжая разглядывать меня, немного сощурившись.
Я взволнованно перебираю пряди волос.
Внезапно меня пробивает осознанием: я стою напротив светильника. Свет подсвечивает фигуру так, что тонкая одежда кажется совсем невесомой, полупрозрачной.
Поняв, чем именно Лорсанов во мне так заинтересовался, я сердито стягиваю полы халата поверх сорочки. Но он такой же тонкий, толку вышло немного.
Передвигаюсь в сторону, теперь свет меня не предаст и не выставит на обозрение. Едва заметная усмешка трогает губы мужчины.
У него красивые, резко очерченные губы. Лицу Лорсанову идет приятный полумрак. Света торшера хватает, чтобы рассеять тьму, но все же теней хватает. Одна из таких ложится на его лицо, делая шрам почти незаметным, а мужчину — привлекательнее.
Пульс разгоняется неожиданно быстро, подкатывая комком к горлу.
В чем дело? Я же считала его неприятным типом, грубияном и считаю таким до сих пор, но теперь у меня есть возможность пристальнее разглядеть внешность Лорсанова, и поневоле в голову закрадывается мысль, что я недооценила его.
Его желтоватые глаза сейчас потемнели до цвета густого, травянистого меда. Взгляд теплеет, наливается жаром, который согревает и меня тоже, разрастаясь в груди.
— Ладно, кажется, я тебя переоценил, трусишка.
Вздох и пренебрежение в его голосе слишком явные.
— Врач тебя осмотрел?
— Да.
— Что сказал?
— Ушиб. Мне дали обезболивающую мазь, сказали, сколько раз в день наносит. Даже опухоль спала.
Я отвечаю, охотно вдаваясь в подробности, потому что так можно потянуть время.
— Ясно.
Лорсанов снова адресует мне легкую усмешку, на этот раз мужчина смотрит на меня, как на несмешленыша и качает головой:
— Ладно, девочка. Эксперимент провален. Ты только в знакомой обстановке представляешь из себя что-то. При других обстоятельств ничем не отличаешься от своих сверстниц, воспитанных в строгих традициях. Извини, моя вина. Просчитался, подумал, ты более яркая… В общем, сделаем так…
Лорсанов небрежным кивком указывает на дверь.
— Сегодня ты отправляешься спать, отдыхаешь, а завтра утром я отправлю тебя домой к отцу. Поедешь с водителем.
На глазах закипают слезы.
— ЧТО?! Но почему?
Глаза Лорсанова вспыхивают странным, желтоватым светом.
— Я думал, что взял в дом взрослую девушку. Но, увы… У меня нет времени возиться с маленькими нерешительными девочками. Пусть тобой займется отец.
А я-то знаю, как отец мной займется: просто в монастырь отправит! Без возможности вырваться оттуда…
Я колеблюсь.
Сердце вот-вот выскочит из груди.
Что же делать?!
Больше всего меня раздражает невозмутимый вид мужчины, который перестал на меня смотреть и уткнулся со скучающим видом в какую-то толстую и наверняка скучную книгу.
Совсем никуда не годится! Я, что, скучнее, чем эта книга?!
Наказать его за все пренебрежение, высказанное в мою сторону — уже будет считаться наградой.
Так. Ладно! Это всего лишь поцелуй. Он не обязан мне нравиться. Просто быстро его поцелую.
Пусть не думает, что я трусиха.
Решившись, я быстро-быстро, пока не передумал, забираюсь на кровать, прямиком на колени Лорсанова.
Он бросает на меня взгляд поверх книги. Его глаза — расплавленное золото, в котором мелькает любопытство.
Пальцы дрожат. Тело охватывает жаром, дрожью и предвкушением — соверршенно неуместным, но очень сильным.
Лорсанов изгибает бровь в ожидании. Я вытягиваю из его рук дурацкую книгу и опускаю ладони на плечи, едва не отдернув руки в тот же миг. Слишком твердые, слишком горячие мускулы под моими пальцами.
Медленно переношу ладони на крепкую мужскую шею, едва дыша.
Опускаю ресницы.
Не рассматривать его шрам, говорю себе.
Но странное дело, я о нем даже не думаю, когда ладонь ложится на ту часть лица, которая свободна от увечий.
У мужчины с губ срывается хриплый, короткий выдох.
Большим пальцем я медленно провожу по его подбородку, сосредоточив взгляд на губах — и только.
Что я здесь делаю? Что творю?
Я жду, что Лорсанов меня остановит, но он этого не делает.
Напротив, его ладони крепко обхватывают мой стан, прижав к себе, и наши губы соприкасаются…
Камилла
По всем мыслимым и немыслимым правилам этого не должно произойти. Воспитанная девушка не должна запрыгивать на колени к взрослому мужчине и целовать его. Строго говоря, я не прыгнула, а присела довольно решительно. От отчаяния, по большей степени.
Однако эти нюансы не несут значительной смысловой нагрузки. Есть взрослый мужчина с довольно порочными мыслями и совершенно неизвестными намерениями. Есть я — невинная девушка, которая должна быть скромной, как требует от меня отец.
Это нарушение по всем правилам.
Но если так рассудить, то кто первым нарушил правила? Разве не отец отправил меня жить к этому мужчине, разрешив жить до брака в роли его невесты…
Если новость о моих танцах разошлась далеко, значит, внимание всех знакомых ко мне будет повышенным, и эта новость не останется незамеченной.
Неужели отец так уверен, что Лорсанов и я сумеем ужиться вместе? Или ему просто плевать? Сбагрил проблемную дочку и займется Галией, будет выводить ее в свет, представлять женихам…
Как бы то ни было, эти мысли быстро тают, потому что не остается возможности подумать хорошенько.
Ситуация кричала: “Действуй!”, и я сделала шаг, о котором, возможно, пожалею через секунду.
Однако когда мои губы касаются мужских губ, начинает твориться что-то странное и необъяснимое.
Там, где соприкасаемся, становится колко, как от внезапно вспыхнувшей искры. Резкое касание вызывает укол, хочется оттолкнуться, но руки Лорсанова это не позволяют.
Мужчина крепче вжимает меня в себя, и приходится подчиниться.
Снова льну к его губам, начиная дышать часто. По телу проносятся импульсы, заряженные невероятными эмоциями.
Безобразно жаркие, беспокойные и очень быстрые.
Быстрее, чем мои мысли, они волны пульсирующего жара проносятся по кровотоку.
Место их рождения — там, где наши губы ласкаются жарко и неспешно, но с возрастающим давлением.
Волны омывают все тело, опускаются по спине, крадутся по ногам, до самых кончиков пальцев — даже мизинчик прихватывает пожаром.
Резкий поворот, и снова волна поднимается вверх, ударяя на этот раз в сердце прицельно.
Пульс зашкаливает.
Биение чаще, чем при самом быстром темпе во время танца.
Сумасшествие… Болезнь!
Наверное, Лорсанов болен простудой, которая передается во время поцелуев. Если так, то он заразил меня лихорадкой, передал вирус еще во время пребывания в доме отца, в его кабинете!
У Лорсанова твердые, уверенные и очень умелые губы. Ничего похожего на поцелуй с Фархатом, где приходилось глотать слюну.
Напротив, во рту слишком мало… Слишком мало его вкуса, мне хочется попробовать больше.
Под мужским напором и собственным желанием мои губы раскрываются сами собой.
Лорсанов, недолго думая, мгновенно толкается в мой рот языком.
Ох! Это это такое… Он жестко и напористо просовывает свой язык мне в рот. Я чувствую его вкус… Он слишком незнакомый и будоражащий.
Испытываю новый прилив, на этот раз волны бьют прицельно в грудь, а потом уверенно толкаются в низ живота, туда, где мои бедра уверенно расположились на бедрах мужчины.
Еще немного, ближе к нему… И станет совсем неприлично…
Но пока рамки соблюдены, хоть и слетают одна за другой.
Они крушатся с той же скоростью, с которой Лорсанов перехватывает инициативу и забавляется с моими губами, играет с моим ртом. Он шаловливо и ласково гладит кончик моего языка своим, и с моих губы слетает удивленный, но все-таки… стон.
Ответом служит глухое, раскатистое то ли рычание, то ли ворчание со стороны мужчины. Этот низкий, глубокий звук вибрирует в каждом уголке моего тела, усиливая жар и колотящееся предвкушение.
