— Нормально, пап, жить можно. Только очень скучно в одиночной камере. Я думаю попросить, чтобы меня перевели в общую.
Может быть, среди тюремных разговоров других несчастных женщин, я реже буду вспоминать свое вынужденное замужество и перестану ощущать себя израненной птицей, которую всю истыкали прутьями золотой клетки.
— Нет, Кристи, — в глазах отца появился страх, — ты жена крупного начальника полиции, это может быть опасно. Люди, которые сюда попадают, ненавидят тех, кто находится по другую сторону закона. А уж про зависть людскую вообще молчу.
Отчего-то совершенно не страшно, я и так уже вся переломанная. Вряд ли мне будет больнее, чем тогда, когда я, уходя, вырывала вместе с сердцем свою любовь. Или когда муж, подтащив меня к горящему камину, выжигал той самой кочергой, которой его убили, татуировку на моем плече — маленькую рыбку, сделанную в честь большого старшего лейтенанта Карпова. «У моей жены не должно быть татуировок на теле, ты же не зечка какая-нибудь!»
— Доченька, — отец понизил голос, — скажи, зачем ты это сделала? Вы ведь хорошо жили с Робертом?
Папины глаза смотрели с надеждой. Он наверняка подозревал, несмотря на мою игру, что не все так ладно "в датском королевстве". Ведь старые друзья должны догадываться о повадках друг друга. Я понимаю папу, он хочет развеять свои сомнения и не чувствовать себя виноватым. Но у меня нет больше сил жертвовать собой, для того чтобы все другие жили спокойно и сыто.
— Папа, — тоже понизила голос, чтобы рядом сидящие случайно не расслышали, о чем мы беседуем, — будь готов к тому, что все узнают…
Не договорила, но отец меня понял, его глаза потрясенно расширились…
— Дочка, прости….
Подняла вверх руку, призывая его остановиться в своей покаянной речи. Телефоны ведь могут прослушивать. Да и в конце концов, это было прежде всего мое решение.
— А главное, папа, я не убивала Роберта Евгеньевича.
— Почему ты не хочешь поговорить с адвокатом? Он лучший в нашем городе по уголовным делам…
— Потому что твой хваленый адвокат вместо того, чтобы сосредоточиться на доказательстве моей невиновности, хочет выдать меня за умалишенную.
— Ты его в самом деле не убивала? — в голосе отца звучало сомнение.
Если даже папа мне не верит, то что можно говорить обо всех остальных…
— Папа, если бы я решила с ним расправиться, то сделала бы это намного раньше.
Отец кивнул, соглашаясь с моими словами, однако сомнение все равно читалось на его лице. Но продолжать дальше расспросы он, слава богу, не стал.
— Доченька, у меня еще одна неприятная новость. Воспользовавшись отсутствием хозяев, ваш дом обокрали. Ты не представляешь, что они там устроили, даже обои зачем-то сорвали.
Вот оно. Не я одна мечтала выбраться из липкой паутины Роберта Евгеньевича.
— Мы с мамой там немного прибрались, но вообще, конечно, ужас, придется делать ремонт.
ГЛАВА 6
— Как ведет себя подозреваемая? — спросил я у приятеля, когда мы шли по коридору следственного изолятора.
— Тихая, книжки все читает. Знаешь, что меня удивило? Она попросилась в общую камеру.
Мозг отказывался представить эту картину — Кристина Калашникова, точнее Швец, и обыкновенные зечки вокруг. Вот уж поистине «от тюрьмы да от сумы не зарекаются».
— Как думаешь, удовлетворить ее просьбу? — посоветовался со мной хороший знакомый и одновременно заместитель руководителя данного учреждения Кравцов Александр Григорьевич.
— Не думаю, что это хорошая идея. Она ведь не обыкновенная подозреваемая, муж кучу людей пересажал, вдруг кто-то решит отомстить или поиздеваться над богачкой. Огласка может получиться — мама не горюй. А чья голова полетит первой?!
Сашка кивнул, соглашаясь с моими словами.
— Правильно, твоя.
Впрочем, не только забота о дружке была причиной моих слов. Черт, она, конечно, гребаная лживая сучка, но я не хочу, чтобы с ней что-то случилось. Ведь я тогда любого сгрызу…
— Вон та камера, — показал Сашка в сторону серой, судя по всему, железной, двери. — Она уже там.
Сердце тревожно забилось, в животе все пошло завязываться узлами. Кристи, моя Кристи. Веревки из меня вьет, гадина! Тело начало ломать в предчувствии новой дозы наркотика.
— Когда нужно будет увести подозреваемую, звякнешь.
— Хорошо, Саш, спасибо тебе.
— Не за что, вот ключи от камеры и наручников, вдруг понадобятся, — подмигнул мне Кравцов и удалился.
Как же эта сука на меня действует, даже дверь трудно открыть — от волнения руки дрожат.
Кристи стояла у маленького деревянного столика. Черт возьми, какая она красивая! Ей бы в кино сниматься в роли роковых красоток, ради улыбочек которых мужики готовы хоть в огонь, хоть в воду, даже звездочку с неба достать.
— Ты… — произнесла она вмиг побелевшими губами.
Ничего, скоро я верну им краски, так зацелую, закусаю, что будут неделю гореть! Кажется, наша встреча Кристину тоже не оставила спокойной. И это приятно осознавать, даже если ее неравнодушие вылилось бледностью. Боишься меня, изменница? Правильно, бойся!
— Я, Кристи. А ты не рада меня видеть?
Она так странно глянула. Ах, как она глянула. Словно кол вонзила в грудину. А потом закусила губы, будто боясь сказать что-нибудь лишнее. Все внутри, да и снаружи тоже, встало дыбом от осознания ее присутствия. Я сейчас сдохну, если не прикоснусь к ней. Нет, Вова, нет, ты же не юнец четырнадцатилетний! Держи себя в руках, держи себя в теле, не рвись к ней каждой своей клеткой!
— Решил взять показания в более неформальной обстановке, тебе ведь не понравилась моя официальность в прошлый раз.
— Не понравилась, — тихонько согласилась она.
— Видишь, Кристи, я готов сделать все, чтобы тебе было комфортно.
— Володь, сними с меня наручники, — тут же попросила Кристина.
— Нет, девочка моя, пока нет.
Улыбнулся ей ласково, а скорее, плотоядно. Просто, прежде чем сожрать кису Кристи, хочу вдоволь наиграться.
Медленно подошел ближе. Она не отступила и посмотрела в глаза. Жарко, очень жарко. Кто с кем играет, гребаная сучка? Поднял руку, дотронулся до ее щеки. Кристина прикрыла глаза и потерлась о мою ладонь. Нежно, блаженно, будто эта ласка доставляет ей удовольствие. Играет гадина, притворяется! В груди открылась так и не зажившая рана. Ушла ведь стерва тогда не с пустыми руками, сердце прихватила в качестве трофея. Резко схватил за волосы, больно потянул, вынудив ее запрокинуть голову и распахнуть прикрытые в неге глаза. Темные, красивые, ведьмячьи.
— Скажи мне, Кристи, зачем ты убила своего мужа?
— Я его не убивала.
— А кто тогда?
Смотрит твердо, без страха, с уверенностью в своей правоте.
— Ты — следователь, Карпов, вот и ответь на этот вопрос.
— Позже, — пообещал я ей.
Расследование никуда не денется, а вот я больше не могу ждать. Чуть ослабил хватку своих пальцев. Потом стащил с ее волос резинку, и они темной волной упали на женские плечи. Так она еще красивее. На Кристине надета тоненькая шерстяная юбка и в тон стильный молочный джемперок. Даже в тюрьме она прежде всего красивая, стильная женщина. Одним молниеносным движением стащил юбку вниз.
— Ты что делаешь, Карпов?!
Ухмыльнулся.
— Раздеваю тебя, Кристи, ты же, помнится, хотела неформального общения.
А потом заорал, специально громко и грозно:
— Переступи через юбку!!
Кристина, как кошка, зло сощурила свои чернющие глазища. Но сделала по-моему. Хорошая девочка. Понимает, когда надо отступить, а когда свое упрямство показывать. Как жаль, что сейчас осень, а не лето — на ней еще колготки надеты, да сапожки с низким каблуком. Посадил Кристину на узкую жесткую кровать, которая была в углу этой клетушки. Сашка мальчик понятливый, камеру выделил с кроватью, чтобы было удобнее… брать показания. Сам опустился на корточки возле прекрасных девичьих ног. Королева и ее верный подданный. Наслаждайся моментом, детка, не всегда так будет. Взял стройную ножку в свои лапищи, потянул молнию ботинка вниз. Кристи не сопротивлялась, только смотрела своими невозможными ведьмячьими глазами. Ее стопа в моих лапищах кажется такой маленькой, грациозной, хрупкой. Захотелось двух одновременно взаимоисключающих вещей: сжать эту маленькую ножку и давить, давить… давить, пока кость не хрустнет! Нет, целовать, каждый пальчик, каждый участок кожи! Нежность все же перевесила. Прильнул к стопе губами. Полувздох-полувсхлип вырвался из женского рта. Как это у нее получается? Однажды услышав этот возглас, больше пяти лет назад в зале дорогого ночного клуба, подумал, что теперь не будет мне покоя, пока не добьюсь повторения. Снова и снова.
