её в глаза. — Они же… голубые? Хотя…
Ирка увидела выбившуюся из его кудрей волосинку. Дёрнула.
— Ой, — сказал Воскресенский.
— Сделаю куклу Вуду, — улыбнулась она.
— Намёк понял, — усмехнулся он.
— Да, они голубые с жёлтым ободком.
— А у меня синие, как у младенца, — отставил кофе Вадим. — Мама говорила, что я с такими родился, и все ждали, что цвет изменится, а он таким и остался.
Она проследила за его рукой с термосом. Как узкий стакан колбы встал в держатель.
В темноте салона её глаза светились и правда каким-то нереальным светом, ведьмовским.
Ещё сильнее захотелось её поцеловать, особенно после предупреждения о кочерге. Не девчонка, — ловушка. Потянется её поцеловать — рассмеётся в лицо, не потянется — окатит презрением.
Нет, он не простит себя, если не попробует, а если рассмеётся — ну что ж, будут квиты. Вадим уже заманил её в машину, заставил вернуться — никакой дачи показаний для ДПС на самом деле не требуется. Инспекторам глубоко всё равно по какой причине он не справился с управлением, они просто составят протокол для страховой, разве что хозяин забора уже не сможет подать на него в суд, если сочтёт, что тот скрылся с «места преступления».
— А цветочный ларёк тоже ты? — якобы полез он в бардачок перед её коленками.
— Тоже я, — успела ответить она, когда Вадим перехватил руку, уперев в спинку кресла, и наклонился к её лицу. Посмотрел на приоткрытые губы и не стал больше ни о чём спрашивать.
Она закрыла глаза, но не ответила.
Нет, не так.
Она не ответила на поцелуй, но закрыла глаза. Не отпрянула, не впилась зубами в его губу, не оттолкнула, не влепила пощёчину. Закрыла глаза. Улыбнулась.
— Ты ничего не забыл? — спросила, когда он остановился.
Воскресенский машинально подумал про презерватив.
— Резинки у меня нет. Имя я спросил. Что-то ещё?
Она засмеялась.
— Ах да, ты же ведьма. Проклятие, порча. С тобой нельзя. Кочерга опять же.
— Но ты, я вижу, не из пугливых?
Она запустила руки в его волосы. Мурашки побежали по всей голове, оттуда — по всему телу.
Твою мать! Он подхватил её за шею, вдавил в кресло. В голове плыло, в груди бухало, мышцы пресса свело. Плевать! Если она не пойдёт на попятную — на всё плевать.
Он нащупал рычаг кресла, потянул на себя.
Спинка откинулась назад. В этот момент в стекло и постучали.
— Чёрт! — выдохнул Вадим.
Секунду помедлил, приходя в себя. Сел, развернулся. Открыл окно.
— Инспектор ДПС… — представился мужчина в форме и попросил его выйти.
— Да, знаю я, Рор, знаю: нельзя целоваться на первом свидании, — прижимая телефон к уху, шла по улице Ирка, выслушивая наставления подруги. — Да что мы там и целовались-то, — усмехнулась она. — Больше сексовались.
— Что? Нет! Прямо в машине?
— Угу. Да не свидание у нас было вовсе, так, случайная встреча, — усмехнулась Ирка.
Они проговорили в машине до рассвета, потом пошли к ней. Да и там почти не спали: Ирка — утром пару часиков, когда Воскресенский ушёл, чтобы увезти машину в ремонт.
Но спать, как ни странно, не хотелось. Ирка со вчерашнего дня была сама не своя: хотелось петь, танцевать, летать, и вовсе не на метле. И счастья — всем! И с подругой делиться. Да что с подругой — хотелось, чтобы весь мир знал. Правда, не всё.
Она сверила адрес с записанным на бумажке.
После холодов предыдущих дней в город неожиданно пришло лето: солнце припекало, снег таял, воробьи чирикали, словно никак не могли нарадоваться, что потеплело, и даже старушка, что сыпала им на картонку пшено, сыпала как-то особенно щедро и мечтательно.
Ирка улыбалась миру — и мир улыбался ей.
— Не боишься, что он о тебе подумает? — переживала только её правильная подруга.
— Да пусть думает что хочет. А до чего сам не додумается, «добрые люди» подскажут.
Она остановилась напротив зоомагазина: судя по карте, от него с бульвара надо повернуть вверх ещё метров двести вверх по улице.
В этом зоомагазине когда-то жила крошечная обезьянка мармозетка-игрунка Лиза. Они с Роркой приезжали на занятия в школу искусств (Ирка пыталась освоить гитару, Аврора — фортепиано) и каждый раз по дороге заходили на неё посмотреть.
— Вот именно потому, что подскажут, — вздохнула Аврора. — Да и вообще.
— Всё время забываю всех спросить, как мне жить, — усмехнулась Ирка. — Помнишь Лизу?
— Кого? — удивилась Аврора.
— Мармозетку в «Розовом слоне».
— Лизетту? — потеплел её голос. — Конечно. Её разве забудешь.
Рорка втайне даже начала копить на неё деньги, но потом им сказали, что игрункам нужен вольер, тепло и пара, они в одиночестве не живут. А когда Лизетту купили вместе с аквариумом, в котором ей сделали дом в зоомагазине, они хором решили бросить музыкалку.
— Я тут мимо иду, тоже вспомнила.
— А куда идёшь?
— Да есть одно дело.
— Что? — не расслышала Аврора. — Я в метро спускаюсь, связь плохая. По работе?
— Ну можно и так сказать, — усмехнулась Ирка.
— Слушай, а если он больше не придёт?
— Ну, значит, не придёт, — пожала плечами Ирка. Не привыкать.
О том, какая долгая история связывала её с Воскресенским, Аврора не знала. Дружить они с Иркой начали, когда Воскресенский уже уехал. Смешно: Ирка с ним связывала целая история, полная надежд, слёз, переживаний, мечтаний, а её с ним — ничего, один вечер, одна разбитая машина и секс.
Поправочка: крышесносный секс. Такой, что невозможно было остановиться, и друг от друга оторваться, и попрощаться тоже невозможно: расцепить руки, разомкнуть губы, унять бешено бьющиеся сердца.
— Увидимся, Ирка Лебедева? — прошептал он, скользя губами по её спине утром.
— Как скажешь, Вадим Воскресенский, — улыбнулась она, зарываясь лицом в подушку.
Улыбнулась и сейчас, переходя на чётную сторону улицы.
— Он всё равно через неделю улетит в свою Москву и про меня забудет, — ответила она Авроре. — Так какого ж хрена я буду переживать, что подумает обо мне мужик, для которого я всё равно случайный вариант?
Как вообще объяснить подруге, что для неё это было не начало, а
