– Обесчестить меня уж никак нельзя, это со мной ох как давно случилось...
– Поблудить очень охота?
– Охота, Зюзюшенька, – вздохнула я.
– Ох и нравы у вас нынче, ох и нравы, даже бабка твоя, хоть и любила поблудить, но вслух никогда...
– Времена меняются.
– Да уж, я насмотрелась... Я же одно время при дворе жила, тогда тоже блудили... Ох блудили! Это потом, в имении у Милорадовых девицы себя блюли, по такой надобности никогда ко мне не обращались, только все про замужество, ну а уж как замуж выйдут, бывало, и блудят, куда ж денешься, но я их от больших бед остерегала. Одной барышне, да нет уж, барыне тогда, не помню сейчас, кем она тебе приходилась, я помогла... Муж у нее хороший был, добрый, щедрый, красавец собой, а она возьми и влюбись в прощелыгу заезжего. Супруг-то делом занят был, заводы у него за Уралом имелись, не лежебока какой-нибудь, а ей-то, голубоньке, скучно, она все романы читала, на клавикордах играла, вышивала, а тут барин один к соседям гостить пожаловал, она и влюбилась со скуки-то, грех между ними случился, она даже про меня забыла, вскружил он ей головку-то и стал подбивать с ним в Париж ехать... Клялся, божился, что все устроит, вывезет ее тайком из России, вроде как свою сестру, никакие преграды ему не страшны, мол, ну сама знаешь, чего мужчины сгоряча обещают, и она, дуреха такая, уж в дорогу сбираться начала, тайком от челяди...
– И что? – в нетерпении перебила я.
– Совсем уж было приготовилась... Ай, я вспомнила, Дунечкой ее звали, так вот Дунечка стала свои фамильные драгоценности собирать, а их много было, дорогущие, и тут обо мне вспомнила. Зюзюка, говорит, покажи, что со мной будет? Ну я и показала... Сидит она в убогой комнатенке на постоялом дворе, без денег, без драгоценностей, одна-одинешенька и слезами горючими умывается. Побелела вся и спрашивает: «Зюзюка, милая, что же он, меня бросит?» «Беспременно бросит, – отвечаю, – видать, прознал про твои драгоценности, вот и решил со своей любовницей, которую за сестрицу выдавал, обмануть тебя таким макаром...» Она как ножкой топнет, как закричит: «Все ты врешь...» А у самой в голосе отчаяние, понимает она, что я правду говорю. Поплакала она, покричала, а потом одумалась. Отказала тому прощелыге и с тех пор только о муже и детях до самой смерти думала. Умерла она не старой, от грудной жабы, а перед смертью все меня под подушкой держала, просила доченьку ее беречь, а еще сказала: спасибо тебе, моя милая Зюзюка, если бы не ты, я бы и свою жизнь погубила, и Ванечкину, и деток... С этими словами и отошла... Да, вот еще что, имей в виду, я и днем все знаю, все слышу и вижу. Ох, устала я с непривычки-то, спать хочу, да, и если блудить с простолюдином вздумаешь, ладно уж, блуди, но не просто так...
– А как?
– Ну, чтоб понести, тьфу, залететь... Может, дочка получится, так еще пожить охота...
И она умолкла. Видимо, заснула. Я ущипнула себя за руку, больно... Значит, мне это все не приснилось. Зюзюка на самом деле ожила. Знаете, как уютно, как защищенно я себя почувствовала. Есть на свете кто-то – или что-то? – кому я небезразлична, кто лучше меня знает историю моей семьи и пусть из эгоистических побуждений, но заботится о продлении рода... С ума сойти! Или я уже сошла с ума и мне это просто примерещилось в бреду сегодняшней эйфории?
Я положила Зюзюку под подушку, легла и сразу уснула.
Утром первой моей мыслью было – это все сон. Я схватила Зюзюку, но она была такой, как всегда. Достала пудреницу, открыла... Ничего интересного, пудреница как пудреница. Конечно, мне все просто приснилось. Но на руке красовался синяк... и как прикажете это понимать? Смешно ведь думать, что в двадцать первом веке у сорокалетней, вполне нормальной женщины... хотя, может, я обольщаюсь и я далека от нормы? А ущипнуть себя могла и во сне, запросто... Ладно, буду считать, что это был сон, а ночью посмотрим... А пока буду готовиться к приему... простолюдина! Смешно, ей-богу... Между прочим, он с виду очень даже породистый... Ерунда. Просто я, видно, так измучилась от одиночества... И вдруг меня осенило: а ведь вчера был день смерти бабушки... А я, мерзавка, забыла.
– Прости, Зюзюка, я забыла.
Да, кажется, я все-таки спятила.
И я поехала на Донское кладбище, положила цветы на бабушкину могилу, ее любимые желтые хризантемы...
Я вышла из лифта и обмерла. У двери Егора сидела собака! Дивной красоты голубоглазая хаски. Она сидела и улыбалась! Господи, какая прелесть! И тут же я вспомнила, что именно такую собаку видела в пудренице. Ничего себе!
Я уже вставила ключ в замок, но меня неудержимо тянуло пообщаться с собакой.
– Привет, собака!
Она еще шире улыбнулась.
– Тебя можно погладить?
Наверное, я бы не очень удивилась, если бы она мне ответила. Но собака молчала. Я погладила ее. Похоже, она была мне благодарна.
– А чего ты здесь сидишь? Ты чья?
В этот момент приоткрылась дверь еще одной квартиры. На площадке их три. Оттуда выглянула пожилая дама.
– Здравствуйте! – сказала я. – Я ваша новая соседка, меня зовут Дарья.
Дама весьма благосклонно улыбнулась в ответ и вышла на площадку.
– Очень, очень, рада! Меня зовут Эмилия Казимировна. Вы уже окончательно переехали?
– Да. Может быть, зайдете ко мне как-нибудь по-соседски.
– О, с удовольствием, а вы одна будете жить?
– Да, одна. А что это за чудная псина?
– Так это же Себастьян, пес Егора. Вы с ним еще не знакомы?
– С Егором чуть-чуть знакома, а вот с этим красавцем еще не имела чести... Но почему он тут сидит? Егора нет дома? Или он сбежал, а Егор его ищет?
Дама вдруг прижала палец к губам и подошла ко мне совсем близко.
– Нет, в том-то и дело, что Егор дома, и у него сейчас... женщина, ну вы понимаете? А Себастьян при... этом не желает присутствовать... воет, вот Егор его и выставляет.
– Значит, вся лестничная клетка знает, когда к нему дамы приходят и зачем? – засмеялась я.
– То-то и оно.
В этот момент в ее квартире зазвонил телефон. Дама смущенно развела руками и засеменила к себе.
– Себастьян, может, в гости зайдешь? – я открыла дверь своей квартиры и пригласила пса.
Но он сидел как вкопанный.
– Ладно, не хочешь, не надо. Ну пока, брат!
Мне, конечно, было смешно, но зато я поверила в Зюзюку! Правда, она и сама не понимала, почему в зеркале отразился Себастьян, но, скорее всего, это означает, что пес для хозяина важнее и дороже баб, которых он трахает, хоть и выставляет его за дверь. Ну что ж, спасибо, Зюзюка, за своевременное предупреждение. Значит, сосредоточим свое внимание на Германе. Сословные предрассудки предков меня не занимают. В наше время простолюдин на джипе – уже не простолюдин, а крутой мужик, а крутыми мужиками пренебрегать глупо, это ведь так сексуально – крутой мужик! Правда, для полноты картины он должен был бы быть еще и наголо бритым, но...
