Ознакомительная версия.
Встретить — и сразу же потерять. Вот в чем было дело. Вот почему жизнь казалась прожитой напрасно. Потому что встретив, потерял… А если бы не потерял, если бы удало им выпить на кухне по чашке чая со вкусом апельсина сейчас все было бы по-другому. Сейчас он, наверное, был бы счастлив… Как не был счастлив никогда,
И от этого в душе рождалась злость. Эмпирическое понятие счастья сейчас казалось для него почти материальным, и было обидно, что это физически осязаемое счастье отняли. Как кусок хлеба у голодного. Как глоток воды жаждущего. Как золотую монету у скупого…
Злость, обида, досада. Жалость к себе. Как в детстве, когда мама наказывала несправедливо или слишком строго. Не пускала гулять, заставляя сидеть за уроками. Не разрешала смотреть футбол, потому что он начинался слишком поздно, когда маленьким детям пора было спать. Но, с другой стороны, мама никогда не наказывала беспричинно. Мама всегда была справедлива. Но то была мама. А это — жизнь…
«Это — жизнь!» — усмехнулся он.
Жизнь не принимает претензий. Творит, что хочет, не задумываясь о последствиях. Что толку жаловаться, жалеть себя, уповать на справедливость? Никто еще не придумал кодекса правил, согласно которому должна поступать жизнь. Попробуй докажи ей, что она не права. Что можно было бы и немного бережнее обращаться с человеком…
«И все же почему? Почему она так странно исчезла, ничего не объяснив? Появилась — и исчезла сразу же как будто испугалась чего-то. Только вот чего?» размышлял он, чувствуя, что сейчас ему, как никогда, необходимо с кем-то поговорить. Рассказать о случившемся, выслушать слова сочувствия… И от этого он тоже злился. От того, что ощущал в себе эту недостойную мужчины, абсолютно женскую потребность — поговорить. Пожаловаться. И еще хуже становилось на душе, еще тоскливее…
«Была бы Кнопка — было бы проще», — в который раз подумал он. Да, с Кнопкой можно было разговаривать обо всем. Несмотря на то, что была она девчонкой, всегда могла выслушать и даже посоветовать что-нибудь дельное. Еще сильнее защемило на душе. Все-таки трудно, почти невозможно бывает смириться с мыслью о том, что человека, который так долго был рядом, больше нет. Вообще нет на этой земле, нет в этом мире. Наверное, до конца он так и не сможет никогда поверить в это. Так и будет в глубине души надеяться на то, что однажды Кнопка снова появится. Что снова он увидит ее рыжие веснушки, зеленые глаза, детскую улыбку. Она появится, беззаботно плюхнется в кресло, поджав под себя, как обычно, острые коленки. Потребует у него сигарету и как ни в чем не бывало примется рассказывать свои небылицы… Ведь больше всего на свете Кнопка любила — врать.
Он отчетливо, словно наяву, представил себе ее лицо. Круглые, чуть раскосые зеленые глаза, пухлые губы, дреды — косички — невероятную прическу, которая делала Кнопку похожей на негритянского репера. Если бы, конечно, не была Кнопка такой беленькой и зеленоглазой.
Рука потянулась к ящику стола — там, в дальнем углу хранились Кнопкины письма. Те самые, которые она писала ему летом, когда он почти на целый месяц уезжал к старому приятелю в Питер. Забавные и печальные письма девочки-старшеклассницы, жалующейся старшему брату на не сложившуюся свою жизнь. Он захотел — снова перечитать эти письма, которые знал наизусть, и все же не решился прикоснуться к листкам бумаги, исписанным ее бисерным почерком. Почему-то показалось нечестным по отношению к Кнопке читать ее письма именно сейчас. Сейчас, когда мысли его были заняты той, другой. Синеглазой и светловолосой девушкой по имени Света. Кнопка, наверное, стала бы ревновать его…
«Что за чушь, — улыбнулся он. — Слава Богу, эта девочка никогда не была в меня влюблена». Она находила себе иные предметы страсти, чаще всего достаточно карикатурные. Влюблялась без памяти в длинноволосого немытого хиппи, а через неделю начинала страдать, по его лысому антиподу. И каждую историю своей любви обязательно рассказывала ему, Сергею. Своему старшему брату, как она его называла. Забавная все-таки она была, Кнопка. Немного странная, смешная. И все же взрослая не по годам. Порой даже мудрая…
Вот этой Кнопкиной мудрости ему сейчас как раз и не хватало. Очень не хватало…
Приоткрылась, едва слышно скрипнув, дверь.
— Не спишь? — спросил отец и, не дожидаясь ответа, поинтересовался: — Где ты шлялся?
— Так, гулял по улицам. Воздухом дышал.
— Воздухом в наше время дышать вредно. Он сильно загазован, к твоему сведению. Лучше вообще не дышать, чем дышать таким воздухом.
— Хорошо, папа. С завтрашнего дня попробую перестать дышать. Твой бокс уже закончился?
— Кажется, закончился, — без особой уверенности в голосе ответил отец. — Ты собираешься спать?
— Не знаю.
— Пойдем, выпьем по чашке чая,
— Пойдем, — равнодушно пожал плечами Сергей и поднялся с дивана. — Я, кстати, купил чай фруктовый. С апельсиновым вкусом.
— Маразм, — отрезал отец. — Чай должен иметь вкус чая, а апельсин — вкус апельсина.
— Ты так считаешь? Что ж, давай тогда выпьем по чашке обыкновенного чая.
Они долго сидели на кухне и разговаривали ни о чем. Подобные разговоры были для обоих необходимой частью жизни, хотя, возможно, ни отец, ни сын об этом не догадывались.
— Ты какой-то странный сегодня, — заметил отец. — Заторможенный, что ли…
Тостер выстрелил румяными гренками. Сергей вывалил гренки на тарелку и поставил на середину стола. Махнул рукой:
— Не обращай внимания. Просто устал на работе. Слава Богу, завтра выходной. Отосплюсь.
— А на дачу ты ехать не собираешься?
— Маразм, — усмехнулся в ответ Сергей, подражая интонации отца. — Ты считаешь, стоит гробить свою жизнь, выращивая овощи, которые продаются в магазине и стоят копейки?
— Не знаю, — пожал плечами отец. — Нужно же ради чего-то гробить свою жизнь. Какая разница ради чего? По-моему, овощи для этой цели вполне пригодны.
— И что же в них такого замечательного?
— Их, по крайней мере, можно есть.
— А можно и не есть, — возразил Сергей.
— Это негуманно по отношению к животным — есть овощи. Так считает Гринпис…
— Да, ты прав, и все же я не хочу ехать на дачу.
— И я тебя прекрасно понимаю. Более того, будь я твоем месте — просто послал бы подальше зануду-отца.
— Я не так воспитан, — вздохнул Сергей. — А то послал бы, наверное.
— Что ж, будем считать, что ты это сделал. Спокойной ночи. Можешь спать до обеда. Я передам матери, что на дачу ты не поедешь.
— Спасибо, папа.
— Не за что, сын.
Отец поднялся и вышел из кухни. Сергей окликнул его:
— Эй, папа!
—Я слушаю, — отозвался он из темноты прихожей.
Ознакомительная версия.
