но я решила, что ты должен знать. Просто на случай, если кто-то попытается представить мою встречу с ним как нечто большее, чем она была.
Тепло заполнило мой желудок, успокоив мою ярость. Я проглотил слова, которые хотел сказать в адрес ее бывшего, и просто сказал:
— Ты можешь рассказывать мне все.
Ручка Слоан замерла.
— Я знаю, — сказала она, еще мягче, чем прежде, и крошечный кирпичик, ставший решающим, рассыпался вокруг моего сердца.
После этого мы больше ничего не говорили, но позже тем же вечером, когда фильм закончился и остатки нашей еды остыли, я отнес сонную Слоан в ее спальню и уложил под одеяло.
Она полностью отключилась еще до того, как ее голова коснулась подушки. Это был долгий, эмоционально истощающий день для нее, но я не считал само собой разумеющимся то, как комфортно она засыпала, пока я был здесь.
Когда я убирал с ее лица прядь волос, открывая изгиб скулы и полумесяцы ресниц, вопрос Пен из симуляционного центра эхом отдавался в моих ушах.
И я задумался, мысленно переключаясь с момента нашей первой встречи в ее кабинете на этот момент, прямо здесь и сейчас, как, черт возьми, я влюбился в Слоан Кенсингтон.
ГЛАВА 35
Я не признался Слоан. Пока.
Я не был уверен, что она отвечает взаимностью на мои чувства, и мне нужно было придумать, как сказать ей об этом, не отпугнув ее.
Тем не менее я оставался с ней с вечера понедельника до утра вторника, когда она ушла на работу, а я перезвонил в офис Вука, извинился и подтвердил, что осмотр хранилища состоится позже в этом месяце. Остаток дня я провел в делах клуба.
В среду я занялся более неофициальными делами.
Теннисный клуб Артура Вандербильта был одним из старейших частных теннисных клубов на Восточном побережье. Излюбленное место отдыха людей, носящих поло и играющих в поло, он взимал неприличную сумму денег за годовой доступ и прославился тем, что приехавшая сюда суперзвезда тенниса Ричард МакЭнтайр набросился на мальчика с мячом со своей теннисной ракеткой и выбил ему несколько зубов. Я и не знал, что ракеткой можно выбить кому-то зубы, но, видимо, так оно и было, потому что МакЭнтайр и клуб уладили дело за обычные два миллиона долларов.
Как у Кастильо, у меня был автоматический доступ, поэтому в среду днем, в конце обеденного перерыва, когда банкиры более старшего поколения стекались на крытые корты, чтобы потренироваться и пообщаться с мальчишками, я прошел по коридорам к мужской раздевалке.
Когда я переступил порог меня встретила какофония звуков. Пар сгущал воздух, частично заслоняя панели из красного дерева и толпу финансовых братков, готовившихся вернуться к работе. Тем не менее мне не потребовалось много времени, чтобы найти того, кого я искал. Бентли Харрис II занимал место в заветном центральном проходе. Он был занят тем, что смеялся и шутил с несколькими парнями, которые выглядели как его копия: идеально выстриженные, чисто выбритые и наполовину одетые в деловой костюм.
Он стоял ко мне спиной, поэтому не заметил моего приближения.
— Наша новая секретарша горячая штучка, но она блондинка, — сказал он. — Мне этого хватает и дома. Джорджия в последнее время стала настоящей стервой. В понедельник она пришла домой вся в бешенстве из-за чего-то… Что?
Один из его друзей заметил меня и подтолкнул его. Бентли повернулся, и при виде меня его лицо погрустнело.
— Харрис. — Сказал я приветливым тоном, которым обычно приветствовал старого одноклассника или дружеского знакомого.
— Кастильо, — жестко сказал он. — Не знал, что ты являешься членом клуба.
— Они предложили мне членство в клубе, когда я только переехал в Нью-Йорк, — лениво сказал я, моя улыбка скрывала вспышку ярости в моем нутре. — Конечно, я не часто им пользуюсь. Зачем приходить сюда, если можно отправиться в Вальгаллу?
По воздуху прокатилась волна смущенного недовольства, едва уловимая, но отчетливая.
Я также почти не пользовался своим членством в Вальгалле, но все знали, что теннисный клуб — это утешительный приз для тех, кто не смог получить приглашение в Вальгаллу, как, например, Бентли и компания.
У Бентли отвисла челюсть. Его глаза метнулись к друзьям, прежде чем он выдавил из себя смешок.
— Как же нам повезло увидеть тебя здесь, — передразнил он. — Ты что, заглянул в трущобы, или тебя наконец выгнали из Вальгаллы, потому что поняли, что твое место может достаться кому-то более достойному?
— То есть, тебе? К сожалению, там все еще много людей, — проворчал я. — Что касается трущоб, то ты прав. Я зашел повидаться с тобой.
Шум в раздевалке затих, все безуспешно пытались сделать вид, что не подслушивают. Агрессия нарастала, как помехи перед грозой, а постоянное капанье воды из душевых звучало неестественно громко в напряженном воздухе.
Бентли сделал шаг ко мне, на его лице была улыбка, но глаза пылали от гнева унижения.
— Если ты хочешь меня видеть, запишись на прием, — сказал он с неуместным чувством бравады. Ему казалось, что здесь, в окружении друзей и привилегий, он в безопасности. — Я не общаюсь с безработными неудачниками.
Моя ярость с вечера понедельника вновь вспыхнула — не из-за его колкости в мой адрес, а из-за того, что он говорил со Слоан с той же ехидной снисходительностью.
— Вот тут ты ошибаешься, — сказал я, сохраняя приветливый тон. — Я здесь не для того, чтобы разговаривать.
Затем я отвел руку назад и ударил его кулаком в лицо.
Раздался приятный хруст костей, за которым последовал вопль боли. Кровь фонтаном хлынула из его носа, и он, пошатываясь, попятился назад, а зарождающаяся буря оборвалась, вызвав неистовые крики и насмешки: остальные обитатели раздевалки толкали друг друга в поисках лучшего вида на драку.
Никто из них не вмешивался, но шум толпы подстегивал мой гнев, быстро и горячо разгоравшийся.
Я не был жестоким человеком. Мне редко приходилось прибегать к физическому насилию, чтобы решить проблему, а в случае с Бентли мне не пришлось, я сам этого захотел.
Он
