Однако никто, похоже, не замечал, что у Элен совсем не подходящее такому событию настроение. Дарси был спокоен и чувствовал себя вполне непринужденно, а мать Элен с восторгом принимала знаки его внимания. Грэхем слегка осоловел от вина и, тараща глаза, – он был похож на сову в очках – судя по всему, уже готов был относиться к Дарси как к неофициальному старшему брату.
На обратном пути в Оксфорд Дарси сказал:
– Мне понравилась твоя семья.
«Потому что мои родственники не очень требовательны», – подумала Элен и ужаснулась своей язвительности.
– Они совсем не такие, как твои мама с папой, – откликнулась она.
– Да, – осторожно произнес Дарси. – Тебе в этом повезло, правда?
Элен вдруг поняла, насколько счастливее был бы Дарси, родись он в обычной семье, где на него не возлагалось бы столько надежд… и где его потом не заслонял златокудрый Оливер… Элен потянулась к его руке, лежавшей на руле автомобиля, и пожала ее.
– Приезжай завтра на весь день в Мер, – попросил он.
– Дарси, мне нужно поработать. И воскресенье как нельзя лучше для этого подходит, ведь по воскресеньям всегда так тихо.
Он согласился так покорно, что Элен чуть было не пообещала ему все-таки приехать в Мер.
В конце следующего дня Элен возвращалась домой из своей тихой коричневой обители под названием «библиотека». Длительные занятия успокоили ее, вселили в нее некоторую уверенность в том, что новая жизнь рано или поздно войдет в свою колею. Элен распахнула дверь в комнатенку на верхнем этаже, где она обитала, и остановилась как вкопанная.
На подоконнике сидел Том Харт.
– Ну, наконец-то вернулась… – протянул он.
У Элен перехватило горло, она чуть не задохнулась. Ей предстало живое воплощение итальянского сна. Лицо его было в тени, но она все равно знала его вдоль и поперек, каждую черточку. И эти гибкие руки и ноги, и перекатывающиеся на плечах мускулы, и удлиненный торс – все ей было знакомо…
Он смотрел на нее в упор, и под пристальным взглядом этих темных глаз она, как и во сне, почувствовала себя голой. Ей даже показалось, что она краем глаза увидела, как лениво колышется тонкая белая занавеска.
– Почему ты так покраснела? – спросил Том. Легкий, ироничный голос был непереносимо знакомым. – Я мог бы сидеть на лестнице, но поскольку дверь была открыта, мне это показалось довольно глупым. А тебя не было целую вечность…
Том оглядел комнату. Голова его оказалась на свету, и Элен уже не в мечтах, а наяву смогла разглядеть смуглое, красивое лицо, скептически опущенные вниз углы чувственного рта…
– Что ж, у тебя тут вполне респектабельно, – подразнил он. – Детали дамского туалета не валяются, где попало… Да, и уверяю тебя, что я не листал твой дневник и не просматривал твои письма.
Том улыбнулся, и в его лице появилось очаровательное лукавство, в который раз изменившее знакомые черты.
– Вряд ли тебе это показалось бы интересным, даже если бы ты и просмотрел их, – Элен чувствовала себя очень скованной. – Я веду тихую, мирную жизнь.
Инстинкт приказывал ей защищаться, вновь отгородиться стеной отчуждения, которая рухнула во время ее сна.
Том насмешливо поднял брови.
– Тихую, мирную? И при этом не больше и не меньше, как только что обручилась с виконтом? Что же тогда, по-твоему, бурная жизнь?
Элен села как можно дальше от Тома.
– Кто тебе рассказал? – спросила она.
– Пэнси.
Наступила минутная пауза. У Элен возникло неприятное чувство, будто она насквозь прозрачная и Том может заглянуть прямо в ее душу, увидеть все гораздо яснее, чем это видно ей самой.
– Элен, ты счастлива? – спросил Том.
Она знала, что как бы страстно она ни уверяла его в своем счастье, он непременно поймет, что это ложь. Элен посмотрела на Тома, готовая к самообороне, однако сознавая, что ему ничего не стоит уязвить ее.
– Я очень счастлива, – слова прозвучали пискляво и вызывающе.
На лице Тома появилось явное разочарование. Элен вдруг ощутила, что ей хочется убежать от него и в то же время она мечтает припасть к нему и сказать: «Нет, я не счастлива!»
Возможность была упущена.
Том встал и протянул ей прямоугольный предмет, аккуратно завернутый в коричневую бумагу и перевязанный шнуром. Когда он снова заговорил, голос его звучал легкомысленно.
– Поздравляю. Вот, мы называем это подарком на обручение.
Конечно, сама идея обручения была для него забавным анахронизмом. В душе Элен вскипело прежнее раздражение, которое всегда вызывал у нее Том, но она молча взяла сверток и повертела его в руках.
– Ну, посмотри же! – велел Том.
Элен потянула за шнур и развернула бумагу. Сначала она увидела молоток, потом завернутый в бумажку гвоздик и петельку. Нахмурившись, Элен отбросила еще один сдой обертки и увидела на заднем плане бирюзовое море, а на переднем – вазу с букетом летних цветов. Это была маленькая картина, та самая, которая висела у Тома над камином.
Элен подняла ее повыше и снова поразилась тому, как можно скупыми мазками так точно передать игру света и теней.
Затем она повернулась к Тому. Углы его рта опять были опущены вниз, он хмуро смотрел на нее.
– Я не могу это взять, – пролепетала Элен. – Ты не должен расставаться с такой прекрасной вещью.
Том плотно прижал ее руки к раме картины.
– Это теперь твое, – заявил он. – Я же хотел подарить тебе… и Дарси… что-нибудь… хотел отблагодарить вас за то, как вы помогли мне вытянуть спектакль… за Оливера. Я заметил, что во время банкета ты любовалась этой картиной, и понял, что ты будешь любить ее так же, как я. А разве может быть лучший повод для подарка, чем помолвка? Тем более, что ты выходишь замуж за Дарси! Все сходится просто идеально, – в его голосе снова зазвучала насмешка. – Так что давай сейчас повесим картинку и выясним, как она будет тут смотреться.
Том подошел к камину, огороженному маленькой железной решеткой, и молча убрал разбросанные конспекты и приглашения на давно прошедшие факультетские вечера. Он прижал картину к дымоходу, наклонил голову набок, оценивая впечатление, и вбил гвоздик.
Они стояли рядом, плечом к плечу, и смотрели на картину.
Она смотрелась прекрасно на голой стене. Комната, казалось, стала светлее, и в ней запахло цветами и соленым морским воздухом.
– Спасибо, – еле слышно проговорила Элен.
Испугавшись, что он ее не услышал, она протянула руку, дотронулась до мягкого рукава его ярко-голубой кожаной куртки и хотела поцеловать Тома в щеку. Однако он повернул голову, и ее губы слегка уколола щетина на его подбородке. Она ткнулась в уголок его рта и отпрянула, словно ее ударило током.
