И в этот момент она решает, ей нужно сделать еще один телефонный звонок, с которым она задержалась на шесть лет. Она еще не знает, сможет ли вообще его найти и смогут ли обе стороны простить друг друга, но уверена, что должна предоставить эту возможность ему, и Чарли, и даже себе.
Вернувшись домой из книжного магазина, я нахожу мать сидящей на диване. Она читает журнал и ест шоколадные конфеты «Годива».
Я сажусь рядом с ней, придирчиво выбираю темную, в форме сердечка конфету.
— Нет, ты посмотри на меня, — говорю я, — злая домохозяйка поедает шоколад.
Мама издает смешок, потом, быстро посерьезнев, спрашивает, как все прошло.
Я пожимаю плечами, давая понять, что не хочу обсуждать все чудовищные подробности, но потом говорю:
— Она оказалась не такой, как я ожидала.
— Они всегда не такие, — с тяжким вздохом замечает мама.
Еще минуту мы молча едим, потом мама продолжает свою мысль:
— Но ведь дело, в сущности, не в них, не так ли?
— Да, — соглашаюсь я, поняв, что наконец-то могу освободиться от одержимости другой женщиной после встречи с ней, — действительно, не в них.
Мамино лицо проясняется, словно в приятном предвкушении моего грядущего прорыва. Затем, украдкой глянув на меня, она сообщает, что забирает детей в Нью-Йорк на выходные, она уже обсудила это с моим братом.
— Тебе нужно время для себя, — говорит она.
— Нет, мама. Для тебя это слишком большая нагрузка, — возражаю я, представляя, как она намучается в поезде с Руби и Фрэнком.
Она качает головой и настаивает: у нее все под контролем, и Декс встретит ее на Пенсильванском вокзале, чтобы ей не пришлось добираться по городу одной.
Я опять начинаю протестовать, но она обрывает меня:
— Декс уже сказал Джулии и Саре, что на выходные к ним едут их двоюродные брат и сестра. И Руби и Фрэнку я тоже сказала. Мы ведь не можем разочаровать детей, как по-твоему?
Прикусив губу, я уступаю.
— Спасибо, мама, — говорю я с ощущением близости к ней, какой давно не испытывала.
— Не благодари меня, милая. Я просто хочу, чтобы ты это сделала. Ты должна прямо взглянуть всему этому в лицо и решить, как тебе нужно поступить.
Я киваю, по-прежнему в страхе и по-прежнему очень злая, но наконец-то почти готовая.
На следующее утро, после отъезда мамы с детьми в Нью-Йорк, я сижу у себя на кухне, пью кофе, лихорадочно сознавая, что зацепиться больше не за что. Нет ни родных, с кем можно поговорить, ни мнений, которые можно собрать. Нет ни открытий, которые можно сделать, ни фактов, которые можно обнаружить. Время поговорить с Ником. Поэтому я беру телефон и звоню своему мужу, с которым прожила семь лет, нервничая при этом больше, чем накануне вечером, когда звонила совершенно незнакомому человеку.
Он отвечает сразу же, немного задыхаясь, как будто ждал звонка именно в этот момент. На мгновение у меня даже закрадывается мысль, не подготовила ли его моя мать или Вэлери.
Но когда он спрашивает, все ли в порядке, я слышу его сонный голос и понимаю, что, видимо, разбудила его, только и всего.
— У меня все отлично, — говорю я и, сделав глубокий вдох, заставляю себя продолжать, невольно рисуя его себе, без рубашки, в постели, в которой он спал все эти недели. — Я просто хочу поговорить... я готова поговорить. Ты можешь приехать домой?
— Да, — отвечает он. — Я сейчас буду.
Через пятнадцать минут он стоит на крыльце и стучит в дверь собственного дома. Я открываю и вижу его — небритого, с затуманенными глазами, в старых хирургических брюках и выцветшей бейсболке.
Я впускаю Ника, избегая встречаться с ним взглядом, и бормочу:
— Ты ужасно выглядишь.
— Ты выглядишь прекрасно, — говорит он со своей обычной искренностью, хотя на мне джинсы и футболка, а волосы еще не просохли после душа.
— Спасибо, — отвечаю я и веду его на кухню, занимаю свое обычное место за столом и указываю ему на его место, напротив меня.
Он садится, снимает бейсболку и бросает ее на стул Руби. Затем проводит рукой по волосам — такими длинными я их никогда у него не видела.
— Я знаю. Знаю, — замечает Ник, — мне нужно подстричься. Ты так неожиданно меня вызвала...
Я качаю головой, давая понять, что его ухоженность — последняя из моих забот, затем разом выкладываю:
— Я виделась с ней вчера вечером. Я ей позвонила. Мне нужно было ее увидеть.
Хмурясь, Ник почесывает подбородок.
— Я понимаю, — говорит он, а потом резко пресекает любые свои вопросы, хотя видно, что это стоит ему определенного усилия.
— Она была мила, и я не испытываю к ней ненависти.
— Тесса, — произносит он, взглядом умоляя меня прекратить.
— Нет. Она была... Она была и честна. Не пыталась ничего отрицать, хотя я ожидала другого... Между прочим, она прямо призналась, что влюблена в тебя, — продолжаю я, не совсем понимая, дразню ли его, наказываю или просто говорю правду. — Ты это знал? Уверена, она и тебе говорила...
Он качает головой, трет глаза ладонями и отвечает:
— Она в меня не влюблена.
— Была влюблена.
— Нет. Никогда не была.
— Она сказала мне это, Ник, — настаиваю я; мой гнев ежесекундно то ослабевает, то нарастает от каждого его слова, от каждого мимолетного выражения лица.
— Она думала, что влюблена, — говорит он. — Но... она не была. Любовь не так действует.
— В самом деле? А как она действует, Ник?
Он встает, пересаживается на стул Фрэнка... оказывается теперь рядом со мной и тянется к моей руке. Я качаю головой, отказывая ему в этом, но когда он предпринимает новую попытку, я с неохотой поддаюсь, и от его прикосновения на глазах у меня выступают слезы.
— Любовь — это жизнь вместе, — говорит он, сжимая мою руку. — Любовь — это то, что есть у нас.
— А что у тебя было с ней?
— Это было... что-то другое.
Я пристально смотрю на него, пытаясь отыскать смысл в его словах.
— Значит, ты ее не любил?
Он со вздохом устремляет взгляд в потолок, потом снова смотрит на меня. Я мысленно молюсь, чтобы он мне не солгал, не стал открыто отрицать, когда я знаю: он любил ее. Или хотя бы думал, что любит.
— Не знаю, Тесса, — начинает Ник. — Правда, не знаю... Я бы не поступил так, если бы не испытывал к ней сильных чувств. Если бы это не было по крайней мере похожим на любовь или выглядело и ощущалось как любовь... Но эти чувства не сравнимы с моей любовью к тебе. И в тот момент, когда я пришел домой, посмотрел тебе в глаза и признался в том, что сделал, я это понял... Тесса, я допустил ошибку. Я рисковал всем — своей работой, нашим браком, этим домом. Я до сих пор не знаю, почему позволил этому случиться. Я ненавижу себя за это.
