тянулось, раздавалось в плечах, в голосе прорезался бас. Это было время, когда все затаились. Продюсеры не продлевали контракты, отказывали в долгосрочных проектах. Ни о каком таланте не велось и речи, Кит был для них лишь красивой вязью, способной заманить на премьеры чувствительные натуры. И все выжидали. Мария извелась, она сходила с ума. Так и эдак взрослые крутили и рассматривали Кристофера, пытаясь определить, стало ли лицо дурнее, чем вчера. Но шли дни, а подросток не терял привлекательность. Она лишь стала другой, более дерзкой и мужской. Режиссеры нашли ей новое применении и работа закипела с удвоенной силой.
Подперев ладонью голову, Эшли погрузилась в себя, заметила, что молчит, когда щека сползла с кулака. Лина все так же сидела в кресле, но широко открытые глаза оторвались от созерцания коричневой жидкости в чашке, и замерли на ее лице. Эшли повела затекшим плечом и прикурила очередную сигарету. Пора, черт возьми, разобраться с призраками.
– Попав в мир киноиндустрии ребенком, покладистый и доверчивый мальчик постепенно превратился в замкнутого и вспыльчивого молодого человека с ограниченным кругом общения и склонностью к агрессии. Мария была его единственным агентом и другом. Он всячески пытался заслужить ее одобрение. Даже бросил курить и спрыгнул с кокаина по первому приказу. Но мать редко находилась рядом. Она была молодая и устраивала личную жизнь. Мария погрязла в мимолетных романах и приёмах, а когда Кристофер приезжал домой, она украшала сыном вечера. Любила заниматься его гардеробом и прической. Он представал на публике, как премьера баснословно дорогого и желанного болида. Собирая комплименты в его адрес, она пополняла свою значимость. Кит был её копией, в отличие от Лео, которая удалась в отца, и глядясь в его темно-синюю радужку, она видела отражение юной Марии, которая только собиралась покорять Голливуд.
На улице пронзительно крикнула птица, словно возмутилась, что люди разворошили прошлое. Сжимая бокал, Эшли дождалась, когда вдалеке смолкнут печальные ноты, и упрямо продолжила:
– Но в ее копилке давно зияла трещина. Сколько не клади, всегда пуста. Окружение Марии, сплошь богатое и влиятельное, тугими кольцами сжималось вокруг Кристофера. Женщины и мужчины с бледными рыбьими лицами, чувствовали горячую кровь. Но Мария была предельно аккуратна и разборчива. С ее молчаливого согласия только проверенные особы брали Кита на морские прогулки или увозили играть в гольф в далекие загородные клубы. Но чаще просто поднимались в его спальню. Кит был угловат и неопытен, но податлив и услужлив, быстро обучался и умел приспосабливаться. Не скрою, я сама пребывала в числе алчущих. Он вызывал не проходящую жажду, адский голод, на него было мало смотреть. Мы как мотыльки неслись на блеск его глаз. Подобные мужчины рождаются единожды в поколение. Это – стихия. Они – прямой посыл в подсознание, этому невозможно противиться. Ему исполнилось пятнадцать, когда мы стали любовниками. Двадцать лет я жила томительным ожиданием. В той пищевой цепочке, сложившейся вокруг Криса, моя персона занимала последнее место, и между свиданиями десятки раз, я готова была подохнуть. Господи! Эти отношения дорого обошлись моему карману и психотерапевту. Но инстинкт самосохранения помог. Я выбралась на волю побитая, но живая. И усвоила урок: любить Кристофера можно только на расстоянии, отстраненно, как произведение искусства. Эту мысль я пыталась донести тебе после смерти Яна.
Устало понурив голову, Эшли ждала, когда от жены Криса полетят справедливые упрёки. И не дождалась. Лина безучастно глядела сквозь неё, возможно она вообще не слушала, а витала где-то далеко. И Эшли заставила себя продолжить:
– Несмотря ни на что, Крис любил мать. Казалось, чем сильнее она давит, тем крепче привязывает. Он одевался по ее вкусу, говорил то, что Мария хотела слышать, и любил тех, кто ей нравился. Кит быстро сообразил, что красивым и ухоженным он нравиться ей больше, и долго мерил себя привлекательностью, потом разглядел иное мерило и стал фанатично накапливать капитал. Порой случались срывы. В отрезки протеста Кит экспериментировал: красил волосы, брился наголо, украшал лицо пирсингом, дебоширил, не следил за собой. У Марии чуть глаза не вылезли из орбит, когда с режиссерского факультета он перевелся на музыкальный. Подростковое бренчание на гитаре, ей казалось блажью. Мария считала этот инструмент годным только для хиппи. Она настояла. Кит уступил. Он зачесал волосы на аккуратный пробор и пересел за фортепиано, а через неделю бросил колледж, уничтожил сценарии будущих ролей и подписал с лейблом контракт.
Эшли зло улыбнулась:
– О, это было ужасное время для Марии. Крис проявил независимость. Птенчик подрос и вывалился из гнезда. Больше она его не контролировала. Имя Кристофера давно числилось брендом, и чем бы парень ни занялся, доллары полноводной рекой текли в его ладони. Молодая рок-группа была обречена на успех. Но легкий старт вновь ударил. Кит неудачно выбрал рекординговую компанию – менеджеры продвигали группу за счет внешности вокалиста. Музыкантов преследовали разговоры о бездарности, любой успех приписывался исключительно фотогеничности лидера. Группа боролась со стереотипами, бесконечно экспериментировала со звучанием, собирала полные стадионы, но критики дотошно гундосили: парням нет надобности играть, а Берри может не утруждать связки, мол пусть тихонько сидит в углу, пока фанаты сами споют и спляшут. Нечто подобное Кит уже проходил в кино. Предвзятость снова настигла. Он сумасшедше воевал с субъективностью, дарил всего себя, писал музыку и стихи, овладевал виртуозными техниками, оттачивал голос, ставил опаснейшие постановки. Он вознес "Strangers" на вершину музыкального Олимпа, но это не избавило его от спекуляции вокруг смазливости.
Эшли тронула виски, где пульсировала кровь, подозревая, что давление зашкаливает и, глядя в пол, добавила:
– Теперь я знаю, Кит всегда был в разладе с собой. Наружность ребенка успешно конвертировалась в доллары. И взрослые не справились. Мы все в той или иной степени ломали его. А когда он вырос, занялся этим сам. С каждым годом Кристофер становился для себя все опаснее. Его душил тесной бункер, куда мы его загнали. Он сам себе приговор и исполнение. Каждый день.
Эшли обхватила себя руками, не замечая, как небо за окном подернулось голубоватой дымкой. Волны мерно накатывали на берег, мягкий шелест наполнял комнату. Под опущенными ресницами собирались слезы и падали на мятую блузку. Эшли чувствовала себя переполненным сосудом, стенки которого разбухли от раскаяния. Старый, уродливый сосуд в трещинах.
– Ты говоришь, муж лежит в госпитале Ниццы потому, что хочет смерти? Нет, Лина. Кит там потому, что отделался от нас. Он вернул себе жизнь.
Время играет в странные игры. Порой минуты оборачиваются в часы, а годы сгорают
