Мы поднимаемся на второй этаж. Я первой вхожу в свою спальню и плотно закрываю шторы, потом уже сюда входит убийца моего отца. Чёрт, мне бы прирезать его прямо сейчас. Чего я жду? Не знаю.
Доналл садится на кровать и достаёт папки с файлами и, действительно, альбомы.
— Тебе лучше присесть. Этот рассказ будет одним из самых сложных для тебя, Энрика, — предлагает он.
Фыркнув, передёргиваю плечами и складываю руки на груди.
— Говори. Ты хотел мне что-то рассказать. Так что я слушаю, — резко произношу.
— Хорошо. Я убил твоего отца…
— Вау, тебе похлопать? — язвительно перебиваю его.
— Энрика, прошу, для меня тоже этот разговор не простой. Я не хотел его убивать.
— Но рука дрогнула, и ты нечаянно нажал на курок, да? Или папа сам прыгнул на пистолет? Или дьявол поднялся из преисподней, чтобы немного повеселиться?
— Насчёт дьявола ты не ошиблась. Но ему не нужен был ад, он создал его для нас. Я встретился с твоим отцом, когда был очень молод. Твой отец спас меня от петли. Он шёл в больницу, где рожала его жена, и услышал выстрел. Увидел, что из дома, в котором прогремел выстрел, выходят люди. Они сели в машины и уехали. Твой отец был очень совестливым человеком и не мог просто так и пойти дальше, не отреагировав на выстрел. Он вошёл в дом и нашёл там меня с пистолетом в руке. Это я убил мужчину, на которого указал мой отец. У меня не было выбора. Я принадлежал ему, как и моя воля. Мой отец был ублюдком. Он был очень жестоким и никого и никогда не любил. Он любил только причинять боль и наблюдать, как люди корчатся в муках. Он причинил нам достаточно боли, затравил нас, манипулировал нами и шантажировал. Я убил того мужчину, чтобы спасти свою жену, Сальму, от очередного насилия. Мой отец поставил мне условие. Я не мог пойти против него, потому что не хотел повторения прошлого. Я обожал свою жену и любым способом готов был уберечь её от очередной боли. Твой отец нашёл меня и не дал мне покончить с собой. Мы договаривались с Сальмой о том, что умрём после этого, потому что терпеть было уже невозможно. Кровь. Кровь. Кровь. Насилие. Жестокость. Смерти окружали нас. Мы с Сальмой должны были встретиться и повеситься вместе, потому что наша жизнь была невыносима. Я был на грани, а Энрике… он не дал мне этого сделать, пообещав, что поможет нам выбраться из этого ада. Он долго говорил со мной, успокаивал. Нашёл ключ к моему сознанию и изменил его, — Доналл быстро смахивает слезу и прочищает горло.
— Мы ненавидели нашего отца, но убить его было нельзя. Мало того, что вокруг него всегда находились вооружённые люди, он владел нашими жизнями и будущим. По правилам нашей семьи вся недвижимость, весь бизнес, все наши тайны принадлежали ему. Наследнику своего отца. Глава семьи всегда выбирает для себя преемника, а я обещал маме, что дойду до конца. Я обещал ей, а потом отец её убил. И дело было даже не в деньгах, у него был мой сын, а у меня обещание, данное моей матери. Он знал о нашем малыше и угрожал забрать ребёнка, если я попытаюсь убить отца. Я не буду вдаваться в подробности всех вариантов шантажа жизнью моих сына, жены, брата и его сына, но их было достаточно, чтобы бояться сделать неправильный шаг. Мы просто боялись дышать и ждали, когда он сдохнет. Энрике предложил открыть на него дело, чтобы передать всё это правительству и обличить моего отца во многих противозаконных действиях против страны. Мы с братом решили выбрать свободу, чтобы хоть как-то очистить свои души, да и сами хотели этого. Моя задача состояла в том, чтобы тихо и без лишнего шума вытаскивать людей, которых мой отец приговорил к смерти, из клубов и других мест. Фарелл вывозил их и очищал путь, проверяя, нет ли за ними слежки. Твой отец устраивал их в приюты, находил им дома, делал новые документы и прятал их. Мы разработали целую схему. Мы брали у них показания. Твой отец всё записывал.
— Да и в его записях было указано имя Доналл, то есть твоё имя. Доналл Нолан, — злобно замечаю я.
— Первое имя моего отца Доналл. Чуть позже я покажу тебе свидетельство о смерти и рождении, — кивает он. — Поэтому я ненавижу, когда меня зовут Доналл. Все зовут меня Ангус. В ту ночь, когда твой отец умер, мы работали. Следуя нашей схеме, я должен был вывести людей, а Фарелл их встретить, но меня ударили по голове. Когда я очнулся, то уже находился в бойцовском клубе. Я лежал на полу, а рядом сидел мой отец. Он всё знал. Ко мне вывели Фарелла и твоего отца. Им сообщили о том, что я в беде и якобы попросил их помочь мне. Конечно же, они приехали и попали в ловушку. Этот ублюдок обличал нас и рассказывал о том, что всё равно убил тех, кого мы спасли. Всех, кроме Кифа, ведь он член семьи. Хотя не всех он убил, некоторые остались живы. Те, кого мы спасли в самом начале. Отец следил за нами пару месяцев, и все наши труды были насмарку. Он требовал, чтобы я убил твоего отца, но я отказался.
— И всё же ты убил его, — шепчу я.
— Да… да. Но, клянусь, я не хотел, Энрика. Мой отец вывел на ринг моего маленького сына. Маленького, худого и слабого. Его противник был старше и крупнее, а также умел драться. Я терпел… терпел и смотрел, как его бьют. Мой сын даже не мог защититься. Он не знал, как это сделать, потому что мы держали его подальше от жестокости. Он кричал, звал на помощь. Меня держали и не давали спасти его. Вариант был только один — убить твоего отца. Энрике потребовал, чтобы я это сделал. Мой сын лежал там весь в крови и умирал. Ребёнок… невинный ребёнок. А этот ублюдок подначивал его противника, пока Энрике не закричал, чтобы я убил его и спас своего сына. Тогда по приказу моего отца нападавший остановился. Я знал его и с ужасом смотрел на него, умоляя очнуться и понять, что он делает плохо, убивает. Но он меня не слышал. Он был словно под гипнозом. Смотрел только на моего отца и ждал приказа сделать последний удар. Энрике умолял меня убить его, ведь у него тоже есть ребёнок, и не винил меня ни в чём. Он убеждал меня выстрелить в него. В человека, который стал для меня так близок. В человека, с которым мы столько всего пережили и плохого, и хорошего. В человека, который спас меня и подарил надежду на то, что я смогу что-то изменить. Я выстрелил, но даже это сделал плохо.
Доналл открывает папку и протягивает её мне. Смахиваю слёзы и подхожу к ней.
— Боже мой, — шепчу, закрывая рот рукой. На чёрно-белой фотографии лежит мой отец с раной в груди, и его, прижимая к себе, держит молодой Доналл, на лице которого написано горе.
— Мой отец был ублюдком. Он любил фотографировать моменты, когда нам было больно и не только нам. Это был его фетиш. Он коллекционировал своих жертв. У него была сотня папок с фотографиями умирающих людей. Он создавал хронологию их жизни с того момента, когда они попали ему в руки. Сначала люди на фотографиях выглядели счастливыми, потом напуганными, затем сходили с ума, и в конце их снимали умирающих и мёртвых. Энрике умер у меня на руках, постоянно убеждая меня в невиновности. Из его рта текла кровь, а он улыбался мне, заверяя, что в порядке. Энрике был потрясающим и добрым человеком. Он был для меня ангелом. Пока я сидел там на полу, провожая в последний путь твоего отца, моего сына увезли в больницу, а Фарелл уехал, чтобы помочь вам. Я заранее подготовил убежище для всех нас в Америке и новые документы. Я мечтал о том, что, когда мы уничтожим этого ублюдка, начнём новую жизнь. Но она началась только для вас. Мы остались в Дублине, чтобы не дать моему отцу найти вас. Он пытал нас, но никто не прокололся. Мы не сказали ему о том, где вы находитесь, и он отомстил, подсадив мою дочь на наркотики. Он мстил нам даже после своей смерти.
Слёзы капают из моих глаз, пока я дрожащими пальцами глажу фотографию своего отца.
— Я не хотел, клянусь, Энрика. Если бы я мог исправить то, что сделал, то исправил бы. Я уважал и любил твоего отца. Я много лет провёл с вашей семьёй бок о бок, как и Сальма. Вы были нашей единственной семьёй. Я твой настоящий крёстный, а не Фарелл. И это тоже мы держали втайне. Сальма тебя нянчила. Она помогала твоей матери, когда той приходилось работать. Твои родители отказывались принимать финансовую помощь, и мы отдавали им свою любовь, уважение и дружбу. Вот это моя мама. И на ней тот самый крестик, который я подарил тебе. Я должен был отдать его своей дочери, но подарил тебе. — Доналл переворачивает несколько страниц в альбоме и показывает на женщину в чёрном платье. На её шее висит тот самый крестик, который я считала реликвией своей семьи.
