и я прижала руку к животу. И в то же время я понимала, что задолжала объяснение родителям. А точнее, очень давно задолжала. Чувство вины чуть не задушило меня, когда мы приезжали домой на мамин день рождения. Но тогда счастье с Блейком отодвинуло все на задний план.
Я ненавидела себя за то, что так долго врала родителям. И если быть предельно откровенной с самой собой, знала, что сейчас нуждаюсь в них. Я достигла настоящего дна, и одной, без их помощи, мне никогда оттуда не выбраться.
Эзра прав. Я должна поговорить с родителями.
– Я ей позвоню.
Брат медленно кивнул:
– Думаю, это хорошая идея. И не заморачивайся слишком сильно, Блинчик. Они просто беспокоятся о тебе.
Кивнув, я отложила ложку в сторону. Сейчас мне точно больше кусок в горло не полезет.
Я опустилась на диван Скотта. Тот ушел на лекции только после того, как я дважды или даже трижды заверила его, что он со спокойной совестью может оставить меня одну. Эзра уже два часа назад отправился на тренировку, хотя мысль о том, чтобы покинуть меня, радовала его не больше, чем Скотта. Но как бы меня ни умиляло, что они так обо мне заботились, я хотела покоя и тишины, когда буду разговаривать с родителями.
Взяв телефон, я разблокировала экран. От волнения у меня замерзли пальцы, а сердце сильно билось о ребра. Я подтянула колени к себе, открыла «избранное», и большой палец замер над именем мамы.
Я так долго сторонилась родителей, что даже не представляла, с чего вообще начать. Понимала, насколько была не права, и боялась. Боялась, что они обидятся и положат трубку. Что больше не будут смотреть на меня теми же глазами. И что я навсегда упустила шанс позволить им мной гордиться.
Трясущимся пальцем я нажала на видеовызов. А пока шли тихие гудки и мое маленькое лицо светилось в правом верхнем углу, вспоминала, как мама, папа, Эзра и я, вскоре после нашего отъезда, болтали так каждую неделю. Как я показывала им свою комнату в Лос-Анджелесе, а они с любопытством ее разглядывали и расспрашивали обо всем. С какой гордостью они мне улыбались.
– Джуд? – раздался в динамике мобильного мамин голос. Чуть позже на дисплее появилось ее лицо в пикселях. Она немного повернулась, чтобы я видела и папу рядом с ней.
– Привет вам обоим. – Мой голос прозвучал гнусаво из-за кипящих в душе эмоций. Я чувствовала себя как когда-то в школе, когда, несмотря на высокую температуру, мне пришлось отвечать реферат: волновалась, дрожала, горела и мерзла одновременно.
– Привет, дорогая.
Тепло в ее голосе и улыбка, которой она меня одарила, проломили все плотины внутри. Я быстро опустила телефон, потому что не хотела, чтобы они видели, как я плачу… но по-другому просто не могла. Я провела рукой по глазам прежде, чем по щекам потекли слезы, и надеялась, что они ничего не заметили.
– Поговори с нами, – тихо, но настойчиво произнес папа.
Я опять подняла телефон к лицу, сделала глубокий вдох и с шумом выдохнула. Потом свободной рукой обняла колени и сильнее прижала их к животу.
– Я облажалась.
Мама бросила на папу обеспокоенный взгляд. К тому моменту картинка прояснилась, и их лица на экране стали предельно четкими.
– Ты можешь все нам рассказать, дорогая. Всегда, – сказала мама.
Мысленно решившись, я впилась пальцами в ногу в надежде, что легкая боль поможет мне привести в порядок мысли. К сожалению, это не сработало. Чувство вины завязалось во мне узлом и вырвалось наружу потоком слов.
– В Лос-Анджелесе у меня все было не так хорошо, как я вам говорила. После «Дикой розы» мне больше не давали ролей, а потом агентство расторгло контракт. Когда у меня не осталось денег, я сбежала к Эзре в Вудсхилл. Хотела накопить необходимую сумму, чтобы все вам возместить. Мне так, так жаль, что я вас разочаровала, и я…
– Минутку, – перебила меня мама. – Ты в Вудсхилле?
– Уже пару месяцев, да.
– Пару месяцев? – Телефон у нее в руке качнулся, и тем не менее я заметила, как ее взгляд резко посерьезнел. Лоб прорезало несколько гневных складочек.
– Дай Джуд объяснить, – спокойно вставил отец, но и его пораженное лицо от меня не ускользнуло.
Мама глубоко вздохнула, а когда вновь заговорила, было слышно, как она старалась контролировать свой голос.
– Ладно. Пожалуйста, объясни нам все. Не торопись. Так, чтобы мы могли понять.
Тяжело сглотнув, я вытерла рукавом щеки:
– Я… потеряла ваши сбережения.
– Это мы поняли, – медленно проговорила мама. – А вот все остальное – нет.
– Мне очень жаль, – еще раз прошептала я, пытаясь унять дрожь, которая охватила все тело. Потом встала, уселась на пол перед диваном и прислонила телефон к массивной свече в центре журнального столика. Выпрямив спину, я посмотрела на родителей так же серьезно, как они – на меня. И пусть у меня все еще дико зашкаливал пульс, а мысли путались, я взяла себя в руки. Снова сделала глубокий вдох и выдох.
А потом рассказала им все.
Все, что произошло после закрытия «Дикой розы».
Все, что утаивала от них в течение многих месяцев.
Все, что разрывало меня изнутри.
Я рассказала им о времени, которое меня уничтожило. О том, что была в полном отчаянии. О том, как себя чувствовала. Об угрозах Винсента. О том, как второпях собрала вещи и сбежала в Вудсхилл, вместо того чтобы приехать к ним, потому что не хотела их разочаровывать. И даже на этом не остановилась. Я говорила о Вудсхилле и о том, как старалась заработать денег, чтобы каким-то образом им их вернуть. Говорила о том, как хотела оставить все в прошлом, а оно в результате меня догнало.
С каждым произнесенным мной словом лица родителей все больше мрачнели. И после того как я закончила, между нами повисла тишина. Слышались только тихие помехи связи.
Папа потер рукой лицо. Мама опустила взгляд. Я не знала, куда она смотрит, но казалось, будто она больше не могла смотреть мне в глаза.
Внутри что-то болезненно сжалось, пока не появилось ощущение, что внутренности пытались повторить за телом и съежиться, чтобы сделать меня совсем крохотной. Было так больно, что я почти не могла дышать. Мне стало ясно, что я потеряла не только Блейка. Прямо сейчас я лишилась родителей. С самого начала я знала, что так будет. И тем не менее оказалась не готова к боли, которая пронзила меня в этот миг.
Прошло несколько минут, прежде чем папа
