любопытством рассматривая его безжизненное лицо.
— Вы обознались! — в отчаянии воскликнула я.
— Это вряд ли, — пробасил старшина, выбивая почву у меня из-под ног. — Я лично брал его в плен в поселке Звёздном! Охуеть! — восхищённо воскликнул он. — Наши его обыскались. А он вот где, оказывается, жук!
— Тогда вы должны знать, что это за человек, и что нет смысла спасать ему жизнь? Как военный человек вы считаете, что полковник заслужил трибунала?
— Это не мне решать! — отрезал старшина.
— Сейчас вы решаете! Я прошу вас, помогите! Ради всего святого!
— Да ладно тебе, Влад, — обратился к старшине военный, первым опознавший Серёжу. — Нормальный же мужик! Герой! Пусти по бороде! Мужики, вы видели Котова?
— Никак нет, — нестройным хором протянули остальные солдаты.
Старшина почесал заросший щетиной подбородок и позвал остальных. Они отошли в сторонку и курили, шушукаясь о чём-то, доводя меня уже до очередной истерики. Встав на колени возле любимого мужчины, я погладила его по горячему лбу. Я наивно полагала, что фокус с чужими документами прокатит ещё раз, но он не прокатил. Остаётся надеяться, что Серёжу хотя бы спасут. Я сделала, что смогла. Я попыталась!
— База! — громко крикнул в рацию старшина, заставив меня замереть и молиться с удвоенной силой, разрывая мне сердце. — Это "Ворона". У нас трёхсотый фрогийский журналист. Пулевое в плечо. Запрашиваю санитарный вертолёт! Как поняли, база?
— Принято! Высылаем! Конец связи! — ответила рация.
Сил, чтобы расплакаться уже не было. Чтобы радоваться тоже.
Я просто сухо поблагодарила старшину и забрала свой рюкзак из машины. Это был ещё не конец наших скитаний, но маленькая победа.
Через минут двадцать мы уже были в вертолёте, и над Серёжей колдовали медики.
— Мальчишка крепкий! Жить будет! — перекрикивая рокот вертушки, успокоил меня пожилой бородатый врач, поставивший пациенту капельницу прямо в воздухе.
Мне разрешили держать Серёжу за руку, за что я была благодарна медикам.
Я смотрела на бледное лицо любимого мужчины, моля бога о том, чтобы он наградил меня ребёнком от него. Если Серёжу заберут берлессы, это всё, что останется у меня в этой жизни.
Ещё наше глупое фото, сделанное впопыхах, где мы зарёванные оба, измученные, но такие счастливые. Мальчишеская улыбка Серёжи и его громкий, заливистый смех. Нежное касание горячей, мозолистой ладони, навсегда пропахшей порохом, к моему животу. Запах его кожи, обласканной солнцем и ветром.
"Нюрка".
И главное — сила, которую он мне дал, чтобы жить, бороться, не смотря ни на что.
— Серё-ё-ёжа! — голосНюркивывел меня из глубокого, тяжёлого, будто кома, сна.
Я открыл глаза, пытаясь сфокусировать взгляд на девушке. Всё поплыло, закружилось, стоило мне повернуть голову. Господи, где мы находимся? Это что, больница? Не может быть. Что происходит?
— Серёжа! — уже сквозь слёзы радости, навзрыд,со всхлипом.
Сфокусировав взгляд на девушке, я вымученно улыбнулся.Ни чертане помню. Только какие-то обрывки фраз, слипшиеся в сознании. Голоса сливались, становясь похожими на бессвязный бред, из которого ничего нельзя было разобрать.
Последним воспоминанием былфрогиецу меня на мушке. Я его казнил или не успел? Бывший Анны, который даже не смог её трахнуть. Жалкое, трусливое убожество. Неудивительно, что на его фоне я просто мачо!М-да...
— Где мы?
Язык заплетался, будто я пьян в дугу, во рту сухость до горечи.
— ВБерлессии. Военный госпиталь. Попить хочешь?
Яслабокивнул, и Аня поднесла мне к губам бутылку с трубочкой.Ясделал пару глотков и попытался пошевелиться. Плечо горело огнём, и было холодно, но хотя бы всё на месте, ничего не отрубили. Почему-то я первым делом спохватился за ноги, хотя вроде бы с ногами ничего худого не случалось. Член был на месте тоже.Яне мог видетьсвоёлицо, но нанегомнебылопоебать. С лица воды не пить, как говорится.
— Как мытутоказались?
— Я привезла. Теперь ты Марсель Жером, а я Берта Рихтер. Ты слышишь меня, Серёжа? Смотри, не спались.
— Слышу. А где он сам?
Наверное, я всё же успел...
Странно, что и здесь с подложными докамипроканало. Не только у меня бардак. Соображал я с трудом. Рад был,чтов госпитале, и не рад,чтовБерлессии. Анна привезла меня в самое логово зла.Японимал, что это была единственная возможность меня спасти, ноблять...
–Яего убила, Серёжа, — почти шёпотом сказала девчонка. — Вышибла ему мозги из твоего пистолета! — кровожадно, с ненавистью добавила она. — Он сам... Он угрожал мне гранатой!
Всё правильно, солнышко! Так и нужно было сделать! Вот жегандон! Жалко, что я его не успел пристрелить! Бедная моя девочка...
А говорила, что пацифистка? Что не сможет человека убить?Вот тебе иплакса! И коня на скаку, и в горящую избу. Настоящаяберлесска.
— Получается, ты мне жизнь спасла? — усмехнулся я, всё ещё не веря в случившееся. — Придётся жениться на тебе!
— Серёжа! — с упрёком воскликнула Анна. –Какойже ты... — она осуждающе покачала головой и снова не уточнилакакойтакой. — Я позвонила Одинцову. Он уже должен был выехать за нами, чтобы забрать нас отсюда. Отдыхай. Мне уже пора идти. Мне дали всего минуту, я и так злоупотребляю.
— Погоди, Аня! Поцелуй меня!
Она засмеялась и чмокнула меня в заросшую щетиной щеку. Потом посмотрела так, будто хотела что-то ещё сказать, но замялась.
— Что? Что-то случилось? — забеспокоился я.
Хотелпогладить девушку по щеке, но не смог поднять руки из-за слабости. И капельница в вену на сгибе руки не позволяла тоже этого сделать.
–Хотелапотом сказать, но ждать нет сил. Я беременна, Серёжа!Двойнятами!
— Ты уверена? — Может, уНюркиот моего внушения крыша того? — А как же радиация? — это всё, что я смог сказать от растерянности.
— Меня врачи обследовали. Конечно, я уверена! Пока только известно, что у нас будет два малыша. А зелёные они или нет, неизвестно.
Вот это"внушение", бляха-муха!Нюркавыглядела такой счастливой! А я?
Радость первоначальным шоком застряла где-то внутри.Такглубоко, что я вздохнуть не мог. Мне нужно было больше времени, чтобы осознать, что я скоро стану отцом.Аняже надеялась на какую-тореакциюот меня прямо сейчас, я не могеёразочаровывать. Подумает ещё, что я совсем не рад таким вестям.
— Чёрт, теперь точно придётся жениться! — рассмеялся я. — Обними меня,Аня. –Онаприжалась кмоейгруди, и уменяполучилось чмокнутьеёв макушку. — Я так счастлив, малыш! Спасибо тебе, родная! — как можно эмоциональнее выдавил я из себя. Каждое слово давалось с трудом. Из-за
