под Тимофея Романовича Басова. Хитрый старикашка просто выжидает, когда же я окончу школу и завещание вступит в силу, чтобы потом отжать у меня всё или почти всё.
— Но зачем?
— Потому что он жадный старый хрен, вот почему! А ещё потому, что дед лютой ненавистью ненавидел моего отца и до сих пор мечтает достать его даже на том свете, оставив меня без трусов, точнее, без того, что он считает, принадлежит только его семье.
— Ты его в чём-то подозреваешь?
— Да. Но какой с того толк, если доказать я ничего не смогу? — парень это сказал с таким отчаянием, что я решила тут же перевести тему, чтобы он не мучился.
— Так вот, значит, откуда у тебя такое рвение бить морды барыгам? — Басов тут же хмыкнул и рассмеялся.
— Проблемы нужно решать, Истома, а не маскировать их синькой и дурью. А я эти маски-шоу почти ежедневно видел. Дед пытался вытащить мать, по рехабам чуть ли не за волосы таскал, но всё было тщетно. Отец же считал, что у него нет проблем, он просто так ускоряется, чтобы быть умнее, хитрее и вообще лучше всех.
— Кстати, — зачем-то перешла я на шёпот, — вчера подслушала разговор матери с бабкой. Так вот, оказывается, наш Сёма спёр из дома китель с отцовскими медалями. Тут же сдал их в ломбард, а деньги потратил на вступительный взнос на какой-то там киберчемпионат.
— Волшебный персонаж, — скривился Ярослав, — но да, он у меня просил добавки. И что, ему тоже ремнём за шалость прилетело?
— Нет. Мать сыночку одержимо любит, а отчим по габаритам почти в два раза меньше этого увальня, так что там полный произвол творится. Уповают только на бога.
— Ну пусть уповают, — фыркнул Басов, а затем отмахнулся от всего и накинулся на меня, срывая с нас одежду со скоростью света и заставляя даже днём любоваться яркими звёздами.
Боже, как же я его любила! Бесконечно!
И он меня, кажется, тоже. Теперь в этом не приходилось сомневаться. Его взгляды были другими, полными огня. Прикосновения били током. Слова любви наполнились смыслом и искренностью. Я всё это чувствовала. И это, опуская тот факт, что Ярослав буквально закидывал меня подарками. Цветы. Конфеты ручной работы. Нишевая парфюмерия. Невероятной красоты нижнее бельё, которое он срывал с меня с бешеной страстью. Отрез невероятной изумрудной ткани для воплощения в жизнь одного из моих рисунков.
— Жаль, что сшить его получится нескоро? — опечалилась я, перебирая в руках подарок.
— Почему?
— Мать просто не позволит мне сделать это.
И тогда Басов взял меня за руку и повёз в огромный торговый центр, где мы нашли уже готовое и невероятно красивое шифоновое платье, которое село на мою фигуру, как влитое.
— Нравится? — спросил он, положив мне руки на талию.
— Оно прекрасно, Яр. Спасибо! Я тебя люблю! — почти плакала я, рассматривая своё отражение в зеркале. Потому что никто и никогда в моей жизни обо мне так не заботился, как этот парень. Он буквально топил меня в нежности, укутывал в свою любовь и каждый божий день давал понять — я ему нужна. Только я, а не те размалёванные камышики, которых целыми пачками к Басову подсылал его дед, не оставляющий попыток нас развести.
— А я тебя, Истома, — шептал он со стоном и прижимал к себе так крепко, что мне казалось, я не выдержу этого счастья, и меня просто разорвёт на миллиарды искрящихся осколков.
А ещё я безумно радовалась, что не пала жертвой поруганной гордости и нашла силы простить этого невероятного парня. Дать ему шанс. Себе. Нам!
— Пошли домой, — прошептал он мне, скользнув кончиком языка по моему уху и заставляя миллионы микротоков раскалять меня добела.
— Пошли, — улыбнулась я, вложила свою ладонь в его горячую, сильную руку, кинула последний раз взгляд на наше отражение в зеркале и счастливо рассмеялась.
Хорошо!
Глава 45 — Побег из Шоушенка
Вероника
— Что это такое? — замирает родительница от бога на пороге моей комнаты.
— Это Григорий, мама — муж на час.
— И что он тут делает? — перевела женщина наливающиеся яростью глаза на работника с шуруповёртом в руке.
— Он устанавливает мне шпингалет, — спокойно пояснила я.
— Ты совсем сдурела?
— Нет. Мне восемнадцать, и я хочу получить хотя бы толику уединения в своей комнате.
— Обзаведёшься собственным жильём и уединяйся сколько влезет, а в этой квартире я ничего прикручивать не дам. Григорий, на выход. Живо!
И Григорий, словно козёл на верёвочке, потопал вслед за матерью, которая уже через минут пять вернулась и продолжила мастерски пить мне кровь. Она что-то нудела, взывала к богу, пыталась до меня достучаться, но я отгородилась от неё железобетонным забором, обнесённым по периметру колючей проволокой, и не собиралась что-то менять.
— Вера, ты хоть слово услышала из того, что я тебе сказала?
— Вероника.
— Что?
— Меня зовут не Вера, а Вероника, мама. А это, на минуточку, совершенно разные имена. Так что, не знаю, с кем именно ты сейчас вела разговор, но явно не со мной.
— Ты совсем страх потеряла?
— Совсем, — откровенно огрызнулась я и отвернулась, с головой погружаясь в задание по астрономии, но ненадолго, потому что мать мёртвой хваткой вцепилась мне в волосы, а затем с силой оттянула их назад, склоняясь надо мной и начиная шипеть змеёй прямо в лицо.
— Ты думаешь, что самая умная, да? Посветила синяками в раздевалке перед болтливыми одноклассницами и решила, что я теперь твоя послушная кукла на шарнирах, а не мать, которую нужно любить, уважать и почитать, м-м? Или ты возомнила себе, что теперь неприкасаемая? Так послушай меня, Вера, — и это имя она произнесла с особенно издевательской интонацией, — я найду способ, чтобы выбить из тебя всё дерьмо максимально незаметно для окружающих, если ты продолжишь вести себя так, как делаешь это в последнее время. Моё терпение не резиновое. Ну, моргни, если до тебя дошло!
Последние слова она просто проорала, а я только смотрела на неё и улыбалась, чем приводила эту безумную бабу ещё в более глубокую ярость. Но мне уже было всё равно. Я, словно воздушный шарик, была переполнена всем этим грёбаным «воспитанием» и хотела уже поскорее лопнуть, исчезнув из жизни этой невменяемой особы.
— Дошло, мам. Но и ты знай, что с каждым твоим ударом, я буду ненавидеть тебя всё больше и больше, пока наши чувства друг к другу не станут абсолютно взаимными!
В ответ на это, дражайшая родительница только омерзительно осклабилась и выдала:
— Однажды ты
