переставала двигаться, я затаила дыхание. Казалось, даже мое сердце замерло.
Он хочет отказать мне.
Последние остатки покоя ускользали из рук, у меня ничего не осталось бы. Я бы никогда сюда не вернулась. Я бы не смогла встретиться с ним лицом к лицу.
Но после миллисекундной паузы рука Карсона поползла вверх. Он провел ей по моим чувствительным соскам и положил ладонь на колотящееся сердце, прежде чем обхватить шею.
— Крепче, — потребовала я, в моем голосе слышалась хриплая мольба.
Я почувствовала его нерешительность. И чувство вины пронзило мое влажное, покалывающее тело за то, что я заставила его сделать это.
За то, что превратила нас во что-то совершенно неузнаваемое.
Но в этом весь смысл, не так ли?
Карсон сейчас не откажет мне. Даже если он начинал ненавидеть меня за то, о чем я прошу.
Даже несмотря на то, что я уже ненавидела себя за то, о чем прошу.
Его хватка на моей шее усилилась, боль взорвалась в нервных окончаниях, и у меня перехватило дыхание. Мое тело реагировало на все это: боль, недостаток кислорода, близость смерти. Руки Карсона крепко сжимали мою шею. Были только он и я. Мы — единственные люди на этой планете. Ничего не существовало, кроме его члена внутри меня, его рук на моей шее и его глаз. Он был моим началом и, что более важно, моим концом.
Оргазм пронесся с силой разрушительного землетрясения, раскалывая меня на части.
Сквозь вихрь я услышала рычание Карсона, когда доила его освобождение, хватка на мгновение усилилась еще больше, прежде чем она полностью ослабла.
Когда боль утихла, и ко мне вернулся кислород, мои конечности покалывало, толчки сотрясали тело.
Земля приветствовала мое возвращение.
Жизнь приветствовала мое возвращение.
И я ненавидела каждый вздох.
Мои пальцы коснулись выступающих красных отметин на шее. Слабая пульсация, сопровождавшая их, была желанной. Только этого недостаточно. Мне нужно больше.
— Иисус, бл*дь, Христос.
Я уставилась на темную фигуру, появившуюся позади меня в зеркале, ярость от этих трех слов разрывала мою кожу, отравляя кровь. Его глаза были сосредоточены на синяках, лицо искажено сожалением и болью.
Этот взгляд поразил. У меня перехватило дыхание. По крайней мере, на мгновение.
Я натянула рубашку, оттянув воротник, чтобы прикрыть красную кожу. Моя склонность к откровенной одежде означала, что попытка довольна тщетна.
— Я больше так с тобой не поступлю, — проскрежетал Карсон. — Я не могу продолжать причинять тебе такую боль.
Мое сердце ревело в груди, крича мне пойти к нему, попытаться быть сострадательной, как раньше. Чтобы успокоить боль в его голосе.
Я осталась стоять как вкопанная, несмотря на желание подойти к нему. Вместо этого пренебрежительно рассмеялась, глядя на него в зеркало, стараясь избегать его взгляда.
— Ты думаешь, это причиняет мне боль? — спросила я ровным тоном. — Мы оба знаем, что это ерунда.
Карсон шагнул вперед, как будто хотел прикоснуться ко мне, но резко остановился, когда все мое тело напряглось.
Теперь он не мог прикоснуться ко мне. Не под ярким светом в ванной. Не сейчас, когда моя потребность отступила, как прилив, и нахлынула реальность.
Нет, я установила здесь правила. Я контролировала ситуацию. Он прикасался ко мне только в темноте, только когда ночь была в самом разгаре, а моя потребность — неизбежной. Он мог прикасаться ко мне только так, как я хотела. Без разговоров. Никаких сладких речей. Никакого дерьма альфа-самца типа «ты моя, посмотри на меня». Нет, он просто жестоко трахал меня. С руками на шее. Напоминая, что смерть была всего в одном шаге от меня.
— Не ерунда, — тихо запротестовал он. — Ты зовешь тьму, которой не место в тебе.
Я закатила глаза.
— В самом деле? Тьма, которой не место? — я усмехнулась. — Значит, теперь я должна быть легкой и воздушной Рен, в которую ты влюбился? — Кожу покалывало от ярости.
Его рот превратился в тонкую линию.
— Нет, будь тем, кем хочешь, а я буду любить тебя, несмотря ни на что. — Его голос был невероятно добрым, и я ненавидела его за это. — Но, черт возьми, дорогая. Позволь мне сделать что-нибудь еще, кроме причинения боли.
В его голосе была мольба, которая буквально причиняла мне физическую боль. Но я не поддалась ни печали, ни боли. Нет, гнев был гораздо более привлекательным.
— Ты что, не понимаешь? — я закричала. — Я должна носить ее с собой. Мне приходится повсюду носить ее с собой. Эту потерю. Нашу потерю.
Теперь меня трясло, нужно было остановиться. Но я не могла.
— Это вшито в мои гребаные кости, — прошипела я. — Каждый мой шаг — это решение. Сражение. Я чувствую усталость просто от дыхания. От усилий гребаной жизни. У меня есть два варианта. Каждый день. Только два. Я встаю, либо нет. И я должна встать, иначе умру. — Я резко замолчала, мое дыхание сбилось, когда вся ярость, адреналин или что-то еще покинуло мое тело. — Иногда мне хочется умереть, — прошептала я, глядя в пол. — Очень сильно.
Я не смотрела на него. Не могла. Но я должна вытащить все это наружу. Это
